И только на полпути домой я начал мало-помалу соображать, что к чему. Я сопоставил странные взгляды Ирены и ее слова: «Если будете в чем-то нуждаться, только скажите!..»
Исчезнувшие курицы. Исчезнувший паштет! Кто-то начал воровать в селении, и, ясное дело, подозрение тотчас пало на нас. На новоселов! На чужаков! Кому какое дело, что никто из нас в жизни ничего не украл!
Я резко остановился. Ведь на самом деле это может быть правдой! Роза! Роза, что явилась из Грязного города, где многим приходилось воровать, чтобы выжить! Роза, которая так мастерски умела высвистывать сигналы опасности, что даже сам черный дрозд и тот принял бы их за пение другого дрозда.
«Нет, это ужасно глупо, — подумал я. — Роза никогда не стала бы воровать кур! Да и на что они ей?»
Но у Розы была собака. Ну да, Лайка! Лайка, что весело бежала вместе с девочками в школу. А дома ведь мяса вдоволь не получишь. Неужто Лайка стибрила кур у Минны? Неужто Роза могла украсть паштет для Лайки? Я просто ошалел от всех этих подозрений и не знал, что и думать. Может, Роза не знала, что у соседей нельзя красть? Особенно если ты — чужачка. Я должен поговорить с ней.
Хлоп! Пощечина эхом отозвалась во всей хижине, и мне показалось, будто голова моя вот-вот отвалится. Лайка, вскочив, начала бешено лаять.
— Как тебе взбрело сказать такое!
Глаза Розы сверкали, а слезы заблестели на ее красных разгоревшихся щеках.
— Я ведь только спросил…
— Приблудная девчонка из Грязного города — вот что тебе пришло на ум. Вшивая девчонка! Воровка! Думаешь, я этого прежде не слыхала?
— Да, но я…
— Черт бы тебя побрал! Я никогда ничего в своей жизни не украла!
— Да, но ты умеешь… ты умеешь свистеть, будто черный дрозд.
— Ну да, ведь это просто ужасно! Как же не быть воровкой тому, кто свистит дроздом?
— Роза…
— Если тебе так хочется знать — да, мы занимались контрабандой! Несколько раз! Мой дрянной брат и я. Но это вовсе не то же самое, что воровать у своих же соседей!
— Пожалуй, это тоже незаконно…
— Да, это так! Будь добр, вздерни тогда меня на виселице!
— Я сказал это только потому, что нам так важно…
Но Роза не слушала. Она резко свистнула Лайке и исчезла за дверью вместе с собачонкой, следовавшей за ней по пятам. Я потрогал свою горящую щеку и подумал, что сейчас мне не надо идти за ней.
— Очень глупо, — произнес с полатей Нико.
Я круто повернулся. Я-то думал, мы с Розой одни в хижине.
— Кто-то ведь ворует! — защищался я. — А такое может кончиться тем, что нас выгонят отсюда!
— Роза жила у вас два года! — сказал Нико и уселся на краю полатей так, что ноги его болтались. — Украла она что-нибудь за это время?
— Нет, — пробормотал я.
— Значит, ты прямо спросил ее об этом потому, что она родом из Грязного города!
— Да, да, я понял это, — раздраженно ответил я. — Я был глуп и жесток и ужасно сожалею об этом. Но если Роза и Лайка ничего не брали, тогда кто?..
— Не знаю, — задумчиво произнес Нико. — Но стоило бы разузнать, прежде чем остальные в Глинистом будут судить столь же поспешно, как и ты!
— У нас нет времени валяться и выслеживать воров! — произнес я. — Нужно работать.
— Да, да! — пробормотал Нико, и видно было, что мысли его витают где-то уже совсем в другом месте. — Полагаю, мне надо повнимательней выслушивать моих маленьких школяров.
Медянка
Роза долгое время была вспыльчива и ядовита. Назавтра, когда я в полдень заделывал дыру на крыше курятника, я услышал, как она кричит Дине с делянки, где сеяли бобы:
— Может, ты тоже думаешь, что мы с Лайкой воруем?
— Нет, я…
— Хороша. Ты — настоящая подруга!
Роза, медленно шагая, завернула за угол. В глазах ее стояли злые слезы. Она окинула меня взглядом, который едва не заставил меня свалиться мертвым с крыши курятника, и исчезла в лесу.
— Вовсе я так не думала! — закричала Дина.
Она тоже свернула за угол, и вид у нее был ни капельки не веселее, чем у Розы.
— Что ты ей сказала? — спросил я.
— Да ничего! — ответила Дина. — Только чтобы она хорошенько приглядывала за Лайкой.
— И совсем не Лайка таскала кур.
— Я знаю! И не это имела в виду!
— А что ж тогда?
— То, чтоб она хорошенько присматривала, как бы Лайка не попала в беду.
Голос Дины звучал все слабее и слабее, а последние слова напоминали скорее шепот.