— Ну-ну, малыш, теперь у тебя все будет хорошо, — Люмоус довольно похлопал Кеннета по щеке. Глаза юноши снова закрылись, а голова упала на грудь. — Жордан, мой верный слуга, — крикнул Люмоус. В подвал тут же проскользнул Жордан, который все это время караулил под дверью, чтобы никто не смог прервать его господина, занятого одним из этапов подготовки сложнейшего ритуала. — Вот, забери его и сделай так, чтобы он был здоров, сыт и полностью доволен жизнью и нами.
Оставив юношу в распоряжении Жордана, Люмоус устало побрел в свою комнату, все-таки то, что он только что сотворил с Кеннетом, забрало у него слишком много сил. Заклятие вымотало мага до предела, еще несколько минут и Люмоус потерял бы над ним контроль. Но удача была на стороне мага.
Он ушел и не видел, как внезапно содрогнулось висящее на цепях тело, а глаза стали быстро-быстро двигаться под закрытыми веками. Он этого не видел, а Жордан не понял, все-таки он был всего лишь старым слугой, который никогда ничего не понимал в этих колдовских штучках. И никто так и не узнал, что остаток личности того, кого при жизни звали Дмитрий Лазорев, полностью растворилось в сознании Кеннета, став с ним единым целым.
***
Сознание возвращалось медленно. Сначала мне подумалось, что приснился странный сон, про отдел идентификации, побег, будто я способен откуда-то сбежать… Можешь! Тут же сердито отдергиваю самого себя. Хватит уже из себя домовика Добби строить! Ты многое можешь! Стоп! Кто такой Добби?
Голова словно взорвалась от пронзившей ее боли. Я схватился за нее, пытаясь хоть немного облегчить свое положение. Судя по ощущениям, я лежал на кровати, на которой я свернулся в клубочек и застонал. А в голове словно взрывались бомбы. Бомбы, что такое бомбы?! Мысли метались, наскакивая друг на друга, совершенно не связанные между собой: Лорен меня нашел и спас, я ему благодарен. — Ха, нашел, кого благодарить, да этот киллер тебя в ближайшей же луже утопит, если ему будет это выгодно, запомни, у убийц нет благородства априори. — Почему я так думаю? — Потому что, так оно и есть, и если ты включишь уже мозги, то сам до этого дойдешь. Ты же совсем не глупый парень, а до сих пор веришь в сказки. Пойми, чудило, у тебя в этом мире нет друзей. Чем скорее ты это осознаешь, тем лучше будет для тебя. Мир людей — это как джунгли, выживает лишь сильнейший.
Эти мысли были как вспышки, они словно перемешивались, как мелькавшие в глазах звездочки, которые были двух цветов — нейтрального зеленоватого, и яркого, огненно-красного. Очередная вспышка, и очередной спазм: я сын герцога, ну надо же. — И что? Что из этого? Думаешь, ты припрешься на Совет и тебя там встретят с распростертыми объятиями? Да ты еще наивнее, чем я думал. — И что мне делать? — Забыть на время о своей герцогской исключительности. Не дать сморчку провести над нами очередной опыт, снять ошейник и свалить отсюда. Программа минимум. — Но, почему? Пэры же не пойдут против своего же. — Кто не пойдет? Пэры? Ха-ха-ха, я не могу. Да это такая банка с пауками. Пискнуть не успеешь, как на корм к какой-нибудь акуле пойдешь. Вера в порядочность политиков еще фантастичнее веры в благородство киллера. Нет, Кен, ты должен сначала хоть чему-нибудь научиться, заручиться чьей-нибудь поддержкой и кого-нибудь завербовать, для начала. А потом уже пойдем права качать. Но главное для нас — это выжить!
Очередной спазм, такой сильный, что, кажется, меня вырвало. И куда я пойду, если мне удастся сбежать? — К ворам. Прямиком к Магистру. Его дочурка нам жизнью обязана, так что папик просто обязан подсуетиться. Если он, конечно, не конченная тварь. — И что я буду делать у воров? — Книжки умные читать, и магии обучаться. — Я не умею читать. — Умеешь, просто еще этого не понял. — И когда мне попытаться уйти? — В день свадьбы. Этот сморчок, типа наш хозяин, жениться собрался на прекрасной девственнице. Прикинь? А потом они недоумевают, почему их смазливые куклы к сыновьям в постель запрыгивают прямо на горячий… кхм, ну, в общем, поймешь… скоро, все-таки шестнадцать уже.
Яркие вспышки становились все быстрее, я уже не мог их четко себе представлять, и мое второе я, которое иногда напоминало мне самого родовитого пэра, не замолкало ни на секунду, постоянно заставляя меня задумываться над теми или иными моими словами и поступками, о которых я даже и не думал никогда.