Последовавшая мощная ударная волна перевернула всё, опрокинув мир в пропасть.
Теряя опору под ногами, падая во тьму, разрываемую яркими вспышками, Аюшта услышала чей-то голос. Два голоса: второй тихим перезвоном вплетался в первый. К ним должен был присоединиться третий – дриада чувствовала это нутром. Но слышно было лишь его молчание.
Спой. Последний раз. Реквием по нашим душам.
Она видела себя. Других себя. Веселую и задорную девушку, не унывающую даже в пылу войны, своим звонким голосом помогающую держаться и другим. Видела и холодного расчетливого взрослого бойца с заляпанным кровью лицом, без сомнений ведущего собранный отряд лесных зверей на светлый берег реки, окрашенной кровью. Забившуюся под чашу Фонтана испуганную девчонку, которую утешала её рыжеволосая подруга, пришедшая вместе с ней на войну. Дриада была ими всеми – и никем одновременно.
Где-то далеко за пределами Арены мир содрогнулся от ударной волны – не просто физического удара, а масштабного фронта изменений, перекраивающих саму реальность. Разрывая её узоры – и сплетая их заново, уничтожая основу – и воссоздавая фундамент. Вычищая из мира все следы влияния Древних, и сшивая разрывы, будто их никогда не было.
Она проваливалась всё глубже и глубже в водоворот видений.
Они проваливались.
У врат зала в Андерскейпе вздрогнул Ревенант Молний. Призрак слышал зов войны, неукротимую бурю, которой он являлся в мир Живых. Электрической дугой через сознание – тысячи сцен сумасшедшей битвы, поражений и побед… и миров, что разрушались на глазах, какая бы сторона ни победила. Ведь Свет и Тьма не более чем имена, которыми назвались Древние, а сами они лежат за гранью понятий морали Живых и даже бессмертных.
Посреди горящего леса, объятого неестественно ярким пламенем, бегущая через этот кипящий ад фигурка остановилась на секунду. Мимолетное видение, мгновенная вспышка в сознании… быть может, мерещится из-за угарного газа и боли в ранах и ожогах. Мерещится, что в ярком пламени она видит миллиарды силуэтов битвы, где она – рыжая лучница, танцующая с Ветром, – пляшет прямо в центре развернувшейся схватки, осыпая градом стрел, без промаха разящим цели. Убивающая без промедлений, даже когда по ту сторону реки оказываются её бывшие друзья.
Выстраивающиеся и рушащиеся зеркальные лабиринты отражений. Каждый, кто был, есть и мог бы быть здесь. Раскалывающиеся в мелкую крошку десятки тысяч вариантов событий. Реальность, разрываемая и сплетаемая заново. Один кошмарный и с тем прекрасный мир, доживающий свои последние мгновения.
А потом… потом была только тишина.
На миг, бесконечно короткий и с тем бесконечно долгий, над миром повисла гробовая тишина, в которой тихим напевом раздавалось чьё-то негромкое пение.
Реквием по Древним.
***
Рассветные небеса над лежащей в руинах Ареной были затянуты облаками, и редкие капли падали вниз, предвещая близящийся дождь. Недавно светлое поле битвы теперь укутано было в туманные сумерки.
Дышать было трудно, и сам факт того, что она ещё жива, доходил до дриады очень медленно, с запозданием. Было ощущение, будто её разбили и склеили заново из осколков. Аюшта лежала на опаленной траве, в окружении обломков, и смотрела в небо. Двигаться сил не было, но она попыталась пошевелиться. Тут же отдавшееся болью тело – и облегченный вздох. Если у тебя что-то болит, ты ещё живой. С трудом поднявшись, дриада осмотрелась.
Глазам представало печальное зрелище. На руинах лагеря Света ещё плясал постепенно угасающий огонь, озаряя поднявшийся туман. Взгляд уперся в то, что осталось от Древнего Света. Посреди остатков обугленного Древа Жизни, у полуразрушенного поблекшего монолита, стоял тёмный силуэт Собирателя Душ – запрокинув голову, тот смотрел в небо, один посреди руин. Вокруг не было даже крипов: бездумные куклы Древних просто рассыпались в прах. И казалось, что ветер доносит до слуха его голос… песню, перешедшую почти на шёпот, но всё ещё слышимую, уже не гневным криком, проклинающим Древних, но тихим похоронным плачем, вырезающим надгробную надпись на сознании.
Аюшта встрепенулась было, вскочила. Она хотела крикнуть, позвать его, но из горла вырвался лишь сдавленное сипение. Протягивая руку, сделав несколько шагов на подкашивающихся ногах, она замерла, разглядев…
Невермор медленно осыпался, порывы ветра пеплом уносили обрывки теней и искры от тлеющего в груди огня. Демон казался тлеющей догорающей свечой. Распахнутые крылья разносило прахом, смешивающимся с углями и золой. Ещё горящие глаза поверх расколотого монолита смотрели в небо, и челюсть Жнеца еле заметно шевелилась: он допевал последние слова песни, осыпаясь прямо на глазах. Жнец медленно повернул голову, кинув последний взгляд на дриаду. Он словно грустно усмехался, скалясь в нечеловеческой улыбке, и красные угольки его глаз чуть блестели, догорая в сумерках. До Аюшты донеслись завершающие слова – на чужом языке, но отчего-то совершенно ясные.