Видимо, никогда.
***
Невермору это начинало порядком уже надоедать. Надо было собраться, и больше не допускать ошибок. Взять реванш. Все сохранившиеся ещё внутри его души негодовали, бурлили яростью, и издали, из родного мира, из недр Бездны откликалась вся остальная его коллекция.
Но сейчас вся эта битва, поначалу казавшаяся лишь развлечением, охотой на новые, сильные и необычные души, начинала изматывать, подтачивать изнутри. Что-то стиралось внутри. Методично, раз за разом что-то вырезалось прямо из сущности. Вся эта война не имела смысла, сама по себе. Что придет за ней? за победой или поражением? Разверзнувшаяся Бездна и полный Апокалипсис, или перерождение, заря нового мира?
А ему-то какая до этого разница?!
В конце концов, теперь они все сражались уже не за какую-то цель, не за какие-то идеалы, не ради развлечения, а просто, чтобы выжить…
Они все сражались, чтобы выжить.
Никогда ещё демон не чувствовал себя столь растеряно – и каждая его душа откликалась своим звуком, своим цветом на это странное «никогда».
Ему казалось, он проваливается сквозь темноту и адское пламя, ему вновь снились адские чертоги, простирающиеся вокруг. Черным зрачком наискосок пространство разрезала бездонная пропасть, всё приближающаяся, пропасть, в которую он проваливался, и теневым крыльям Невермора было не затормозить падение. Казалось, самые глубины Бездны – а может, и самого безграничного мироздания, – смотрят на него изнутри этого глаза. Он казался тёмной искоркой перед чем-то грандиозным, кошмарным, чем-то, от чего каждая его душа внутри резонирует на самых низких частотах, на самых примитивных чувствах. Далеко за гранью химических реакций физических оболочек бойцов, ещё глубже, что-то на самом нижнем уровне.
Что-то фундаментальное – и ещё глубже…
Ты меня слышишь, да?..
Голос, доносящийся с той стороны чёрного зеркала. Даже не голос, нет. Эхо, отголосок чего-то очень древнего – и с тем вместе такого живого. Всего лишь чье-то хрупкое дыхание, ощущаемое всем существом, но, в то же время, очень слабое, еле ощутимое. Как несостоявшееся прикосновение, оставленное за миг от касания.
Скажи мне, зачем всё это?..
Жнец продолжал падать в темноте. В том, что Живые назвали бы темнотой, неспособные почувствовать весь тот кошмарный спектр, что открывается на грани мироздания. И лишь было странное чувство, что кто-то падает рядом.
Кто-то, для кого эта темнота точно так же не была кромешной.
Ты меня слышишь?.. Скажи, что слышишь, Жнец.
«Слышу. Но скажи, с чего ты обращаешься к врагу?» – это оставалось за пределами понимания Невермора.
Потому что я знаю, как это остановить.
Для его собеседника сейчас вокруг разворачивалась яркая сияющая бездна. Она сверкала, ослепительная для тех, чьи глаза или другие органы чувств, сочли бы это невыносимо ярким светом, чем-то, лежащим далеко за верхним пределом восприятия, засвечивающим всё. Но Ио «видел» за этим светом «кровеносные сосуды» мироздания, незримыми корнями опутывающие мир и прорастающие сквозь измерения. Он падал – насколько примитивное понятие было применимо к пространству, где нет ни направлений, ни времени. Лишь невыносимый холод.
Холод, преследовавший его, замороженного, с самого начала времен.
Что для существа, живущего чужими душами и чужими жизнями, что для создания, являющегося самим дыханием жизни, пусть и угасающим с каждым новым отражением, отголоском, было понятно одно.
«Это всё неправильно», – наконец высказался Невермор, так и не сумев подобрать иных слов для определения ситуации.
Да, – просто согласился Ио.
Возможно, каждый из них подразумевал что-то свое, но оба понимали в этот миг трагичную нелепость происходящего. Нелепость, лежащую по ту сторону добра и зла, судеб миров и всего остального, кажущегося таким никчемным, таким незначимым сейчас.
Я хочу попросить…
Конец фразы невозможно было уже перевести на слова Живых.
Однако Невермор его понял. И когда его падение окончилось на Фонтане, и раскаленные капли лавы стекали по спине Жнеца, он остался наедине с тем, что было «сказано».
За ним оставался выбор, стоит ли верить своему врагу.
***
- Джааа… – сестренка тянет звуки, как будто издеваясь. Он её не видит, лишь чуткий слух парня различает её почти кошачий шаг по мелководью, еле слышимый сквозь шум ручья.
Тролль стоит с завязанными глазами, готовый в любой момент кинуться в любую сторону, только заслышав свист топорика о ветер. По щиколотку в воде, на камнях, где так легко поскользнуться. В руке только один топорик – второй у его сестры.