Люциус Малфой едва заметно хмыкнул:
— Магия — это сила, мистер Алов. А сила дает свободу.
— Интересная точка зрения, лорд Малфой, — кивнул Сахиби. — Но позвольте вопрос: разве заклинание не является актом подчинения реальности вашей воле? Вы _приказываете_ предмету левитировать с помощью _Вингардиум Левиоса_. Вы _заставляете_ дверь запереться с помощью _Коллопортус_.
Он сделал шаг вперед.
— Каждое действие волшебника — это акт подчинения мира своей воле. И в этом нет ничего постыдного. Это естественный порядок вещей.
Тишус Огден, седой волшебник из старой фамилии, подался вперед:
— К чему вы клоните, мистер Алов? Магия действительно подчиняет реальность нашей воле, но это не значит…
— Но это не значит, что мы сами должны подчиняться? — мягко закончил за него Сахиби. — А разве не подчиняемся мы законам магии? Разве не склоняемся перед необходимостью произносить заклинания определенным образом, делать точные движения палочкой?
Он снял очки, и многие члены Визенгамота ахнули, увидев синее пламя в его глазах.
— Мы все чему-то или кому-то подчиняемся, — продолжил Сахиби, медленно прохаживаясь по центру амфитеатра. — Ученик подчиняется учителю, чтобы получить знания. Целитель подчиняется правилам медицины, чтобы спасать жизни. Даже Министр подчиняется Визенгамоту, а Визенгамот — законам и традициям.
Корнелиус Фадж, сидевший в первом ряду, беспокойно заёрзал.
— Подчинение — это не слабость, — голос Сахиби стал глубже, проникая, казалось, в самую душу каждого слушателя. — Это разумный выбор, когда подчиняешься чему-то или кому-то, кто мудрее, сильнее, древнее. Когда цель этого подчинения — благо.
— И что же вы предлагаете? — спросила Амелия Боунс, нахмурившись. — Чтобы мы все подчинились… кому именно?
Сахиби улыбнулся, и в его улыбке было что-то древнее и мудрое.
— Я предлагаю открыть свой разум для новой реальности, мадам Боунс. Мир меняется. Магия возвращается к своим истокам, к той форме, в которой она существовала до ограничений, наложенных людьми.
Он сделал паузу, оглядывая зал.
— Я говорю о чистой магии, текущей свободно. О силе, которая может поднять волшебный мир на небывалые высоты. О мире, где магия больше не нуждается в сокрытии.
— Звучит заманчиво, — протянул Люциус Малфой. — Но всегда есть цена. Какая цена этого… нового мира?
— Принятие и признание, — ответил Сахиби. — Признание того, что наше нынешнее понимание магии ограничено. Что существуют силы древнее и мудрее нас. И что подчинение их мудрости принесет нам не рабство, а освобождение.
Грегор Маклаген, известный своим прямолинейным характером, встал со своего места:
— Послушайте, Алов, если вы намекаете на возвращение Сами-Знаете-Кого…
— Уверяю вас, мистер Маклаген, я говорю о силах куда более древних и благородных, чем один заблудший волшебник, — Сахиби сделал успокаивающий жест. — Я говорю о самой сути магии, о её истоках. О возможности для каждого волшебника и ведьмы раскрыть свой истинный потенциал.
Он снова надел очки, скрывая синее пламя глаз.
— Представьте мир, где болезни побеждены. Где нищета и голод остались в прошлом. Где магия и немагический мир сосуществуют в гармонии, потому что сила магии настолько велика, что скрывать её больше нет смысла.
— И всё, что нам нужно — это подчиниться? — спросила Долорес Амбридж со своей приторной улыбкой. — Кому именно, мистер Алов? Вам?
— О нет, мадам Амбридж, — мягко рассмеялся Сахиби. — Я лишь посланник. Проводник между двумя мирами.
— Какими мирами? — спросил кто-то из дальних рядов.
— Миром, который есть сейчас, — ответил Сахиби, — и миром, который может быть. Миром ограниченной магии и миром магии свободной, текущей так, как она должна течь по своей природе.
Он обвел взглядом собрание.
— Я не прошу вас менять законы или традиции. Я лишь предлагаю быть открытыми к грядущим переменам. Видеть в них не угрозу, а возможность.
— А что если мы не хотим этих перемен? — спросил Тибериус Огден.
— Перемены уже происходят, — мягко ответил Сахиби. — Их нельзя остановить. Но их можно принять и направить. Или сопротивляться и быть сметенными их потоком.