Я сделал все, что было в моих силах, я устал, мне
надоели лица цвета переспелого лимона. Могу сказать
тебе, что твои честолюбивые планы потерпели полный
крах. Стоило, впрочем, добраться сюда, чтобы
убедиться в этом.
Прежде всего: мы им не нужны. Ты можешь
придти к ним с уверениями в дружбе, с дарами, кои они
признают необычайно ценными, ты будешь петь перед
ними соловьем - и что же? Они охотно послушают и
похвалят, но и палец о палец не ударят, чтобы
вызволить тебя из когтей кошки.
Кратиос, если я когда-нибудь еще раз скажу при
тебе, что зингарцы - самый хитрый и подлый народ в
мире, шепни мне тихонько "Кхитай", - и я покраснею,
право.
Хитрее и двуличнее народа я не встречал
никогда в жизни даже стигийцы - и те лучше, ибо они
известное, а потому не такое страшное зло. Но эти
будут тебе лгать с медовой улыбкой на устах, они
будут тебе улыбаться, даже если придут зарезать в
постели. Они лживы, лживы до мозга костей. Ни
одному слову их нельзя верить. Если мы попытаемся
завязать с ними торговый союз, то и не заметим,
как эти радушные и щедрые люди нас
вымажут в смоле, затем вываляют в перьях, а потом
выставят на посмешище всему миру. Если ты снова
найдешь в подвале замка сундук с кхитайскими
манускриптами, отдай их королю Аквилонии - а потом
можешь с легкой душой смотреть, как он будет
корчиться.
Каждый мой шаг, каждое слово использовал кто
то в своих, неведомых мне целях. Император, его маг,
князья и царедворцы - все получили с моего
недолгого пребывания с твоим посольством
в Кхитае свою выгоду. Мы - младенцы рядом с ними,
и лучше нам сюда больше не соваться.
Надеюсь, что до встречи дома.
Твой брат Йерро."
Римьерос выпустил голубя и долго еще мотрел, как белая тень мечется в небе, таком синем, что было больно глазам. Возможно, он был пристрастен и несправедлив к этой стране, возможно, сейчас в нем говорили обида и гнев, а не трезвый рассудок но он так не думал. И спроси его кто хоть через тысячу зим, Римьерос повторил бы сегодняшние свои слова, не изменив ни буквы.
Он стоял на самой вершине холма Тай Чанры. За ним вздымались горы, под ногами расстилались джунгли.
Город, уступами поднимающийся на холм, был прекрасен, как сказочный город добрых фей на острове Вечной Молодости. Широкая белая лестница с добродушными львами и нестрашными драконами сбегала вниз от дворца. Вишни тоцветали, и мощеные улицы были усеяны нежно-розовыми и белыми лепестками. Впечатление заколдованного сна или сказки усиливалось тем, что город был пуст. То есть совершенно пуст. Ни единого человека не застало войско Римьероса на улицах, ни даже кошки или собаки.
Жители попрятались в катакомбы, что тянулись бесконечным лабиринтом в этих древних горах. Они унесли с собою все до последней нитки, оставив лишь стены да крыши, самой яркой из которых была золотая крыша дворца кайбона.
Первой реакцией Римьероса на это запустение и тишину была бессильная ярость.
Он разослал солдат и рыцарей обшарить каждую щель, но единственное, что они обнаружили, было множество ходов, ветвящихся и путающихся, уходящих в бездонную глубь горы, к самым корням мира. Но даже в состоянии крайней злобы не мог позволить себе герцог Лара распорядиться обыскивать этот лабиринт. И теперь бесновался от глухого бессилия.
- Что вы скажете на это? - кривя белые от ярости губы, спросил он барона, стоявшего рядом с ним. - Как это все понимать?
- Государь...
- Довольно! - закричал Римьерос почти визгливо. Довольно с меня этого маскарада! Мой братец сильно поплатится за то, что втравил меня в эту историю! Сначала мы идем по дороге, а потом этот мерзавец Моу Па заявляет, что вон та тропа срежет нам путь и мы, как бараны на бойне, идем вслед за ним! На стоянке он исчезает, а мы остаемся посреди джунглей неизвестно где!..
- Я говорил вам, государь, что нельзя верить ни одному из этих прохвостов, - попытался было вставить хоть слово барон, но принц его не слушал. Казалось, у него вот-вот повалит изо рта пена, как у одержимого.
- День мы тратим на то, чтобы выбраться на дорогу, и на первой же ночевке у нас бесследно исчезают все караульные! За эти пять дней пути мы потеряли людей больше, чем за все путешествие через материк! На что это, я спрошу, похоже? Да не стойте же вы передо мной столбом, сделайте что-нибудь!
- Что вы хотите, чтобы я сделал? - спросил барон Марко да Ронно уже устало. - Мы только деревянные фишки в чьей-то игре, мой принц. Не лучше ли будет попытаться с достоинством уйти, покуда это еще возможно?
Римьерос вдруг успокоился.
- Это было возможно, когда мы пересекли перевал, горько сказал он. - Это, быть может, было еще возможно, когда мы отдали императору эти проклятые свитки. Но теперь любой наш уход будет бесславен и жалок. Надо бы распорядиться поджечь город на прощанье, но мне жаль его - здесь и так уже облетели все вишни...
Какие-то новые нотки появились в его голосе, и барон взглянул на принца с удивлением и почти с восхищением такого он от него не ожидал.
- Велите на всякий случай обыскать еще дворец кайбона, - устало сказал Римьерос. - Хотя, конечно же, мы и там ничего не найдем. Митра отвернулся от нас, друг мой, когда мы затеяли это неправедное дело: воцариться в чужом доме, даже не зная его языка. Мне до сих пор жутко вспоминать тех женщин, сейчас я, кажется, бросился бы перед ними на колени, если бы так вымолил себе прощение. Но все равно они теперь вечно будут являться мне в ночных кошмарах...
Он говорил о трех молодых девушках, которых, забредя по своему обыкновению в глушь от стоянки, встретил у лесного ручья.
Это были невинные, изящные создания, в той поре очарования юности, когда даже уродливая черточка красит женщину, потому что дышит свежестью и простотой.
Римьерос попытался с ними заговорить, но девушки прятались друг за друга, страшась бежать и еще более страшась остаться. На вкус принца их одеяние больше подошло бы мальчикам, ибо состояло из белоснежных брюк и рубашки самого простого покроя, какой только можно придумать.
Он сам не знал, чего хотел от них добиться. Быть может, просто приветливого слова. Но глаза его сверкали так грозно, а вид был так устрашающ, что девушки, тихонько вдруг заплакав, одна за другой разделись и легли у его ног лицами прямо в дорожную пыль.
Ему не понадобилось знать кхитайский язык, чтобы понять, что они хотели сказать ему этим. В ужасе от того, что все и везде в этой стране будут воспринимать его как насильника и захватчика, он бежал от них, плачущих и покорных. Он знал, что теперь никогда не сможет поднять руку на женщину, и из этого следовало, что раньше - мог, просто ни разу этим не воспользовался.
Позже, когда подобную пантомиму ему разыграла целая деревня, он отнесся к этому гораздо спокойнее. Найдя среди лежащих тел деревенского старейшину, он попытался заговорить с ним сперва по-зингарски, затем по-аквилонски и наконец, отчаявшись, по-турански - и, к собственному изумлению, добился ответа. Старик сел прямо посреди дороги и, покачиваясь в такт своим словам, тонко пропел: - Наш кайбон гибнет, значит, пришла пора и нам гибнуть вместе с ним. Пройди по нашим телам, чужестранец. Иначе ты не пройдешь через нашу деревню. Мы не можем противостоять тебе, но, чтобы добраться до Тай Чанры, твоим воинам придется ступать по головам детей, стариков и женщин - или искать другую дорогу. Пройти было и в самом деле невозможно. Принц попытался было применить плети, но долго не смог выдержать - уж слишком это походило на истязание. Он свернул с дороги и повел армию через джунгли. Он был почти уверен, что придя в Тай Чанру, застанет то же зрелище - ряды неподвижных тел. Что бы он тогда сделал, он так и не смог придумать, а потому, после первой вспышки ярости, даже вздохнул с некоторым облегчением. Полуденное солнце нагревало золотую крышу, воздух столбами поднимался от нее, так что казалось, будто золото плавится и медленно отекает вниз. Но даже этого явного сокровища Римьерос не тронул. Теперь он хотел только одного: понять. Что такого особого в этом человеке, их кайбоне, за которого они все готовы лечь лицом в пыль, только бы чужестранец до него не добрался? Какую силу надо иметь правителю, чтобы вызывать такую любовь? При дворе императора говорили, что он много лет болен, что магия его, если и была когда-то, ныне иссякла. "Какой бы силой он ни обладал, призрачной или реальной, думал теперь Римьерос, - но кайбон Тай Цзона достоин восхищения, как достоин восхищения и тот варвар-киммериец - хотя, конечно, плахи и палача он достоин куда больше." - Дворец пуст, государь, - доложил один из рыцарей. - Вот и хорошо, - задумчиво отозвался Римьерос и, заметив устремленный на него недоумевающий взгляд ответил с печальной улыбкой: - Ну, посудите сами, Родерго, что бы мы стали делать с ними, даже если бы нашли кого-нибудь? Рыцарь воспринял его слова как удачную шутку и потом весь вечер перессказывал ее у костров. А принц поднялся с места и разыскал Марко да Ронно. - Барон, - сказал он старому солдату, совершенно сбитому с толку и обескураженному всем происходящим, и от этого даже словно бы разом состарившегося на добрых десять лет. - Я беру две повозки и дюжину рыцарей и отправляюсь к тому храму, про который мне говорил Ян Шань. Если я и там ничего не найду - что ж, значит, такова воля Митры. Вы здесь дожидайтесь меня три дня, если не вернусь - уходите. И смотрите, будьте осторожны. Этот город все-таки обитаем, хоть и кажется опустевшим. Да Ронно, окончательно переставший узнавать своего взбалмошного принца, который за последние несколько дней менялся прямо на глазах, молча и почтительно поклонился. Римьерос же, и не подумав объяснить ничего больше, взял людей и направился на юго-восток. Храм они нашли только к вечеру, изрядно проплутав. Лианы и кустарники так густо заплели его стены, что дверной проем пришлось прорубать мечами. Изнутри в лицо принцу пахнуло затхлой сыростью. Заготовив факелов, они начали спускаться по широким замшелым ступеням. Всюду царила гниль и плесень, прямо из камней росли мерзкие, бесцветные грибы. Но чем дальше они продвигались вглубь низкого коридора, тем ярче горели факелы и суше становился воздух.