Сашенька смотрел через стекло. У синицы жёлтая грудка, чёрная голова, синие крылья. Синяя птица из сказки. Тонкий голосок, высокие ноты. Она смотрела блестящими бусинками смело и весело. Когда в нас самих не хватает веселья и смелости, они притягивают нас в других, даже в птицах. Сашеньке захотелось подружиться с синицей, приручить её. А что, разве нельзя? Пусть летает по комнате, садится на шкаф, поёт свои песни в тепле. Вот сейчас он погладит её, и синица поймёт, что это добрый друг. Он приоткрыл балконную дверь, осторожно протянул руку — птичка ехидно посмотрела: ишь чего захотел. И быстро перелетела на чужой балкон. Ей, наверное, всё равно, кому петь свои тонкие весенние песенки. А другие птицы сидели на чёрных мокрых ветках старой берёзы и согласно подпевали ей.
Опять резко зазвонил телефон. Мама сказала:
— Сашенька, не отвлекайся, учи уроки.
— Я и не отвлекаюсь, мама, я учу.
— Стыдно говорить неправду. Сядь за стол, не горбись и сосредоточься. Учи, пока не выучишь. Приду — проверю.
Сашенька привык, что мама всё знает о нём, как будто видит его со своей работы. Такая уж у Сашеньки мама.
Он снова уселся за стол, постарался не горбиться — выпрямил спину, развёл плечи, втянул живот и высоко поднял голову. Но долго в таком положении не просидишь. Сашенька скоро опять слегка согнулся и стал учить, пока не выучит.
Но стихотворение сегодня почему-то не запоминалось, хотя память у Сашеньки очень хорошая. Разные мысли отвлекали его и без спроса лезли к нему в голову. Отделаться от этих мыслей было невозможно. Вот какие это были мысли.
Конечно, Саша Лагутина может дружить с кем хочет. Это, в конце концов, её личное дело, с кем ей дружить. Только непонятно, почему она выбрала именно Курбатова? Ну что в нём особенного, в этом Курбатове Константине? Хорошо играет в настольный теннис. Да, это есть. Сашенька справедлив, он не отрицает — в настольный теннис Константин Курбатов играет действительно хорошо. Но неужели это самое ценное в человеке — как играет он в настольный теннис? И неужели такая девочка, Саша Лагутина, с жёлтыми глазами, похожими на леденцы, судит о людях по их умению играть в настольный теннис? Хорошо играешь в этот теннис — хороший человек. А не умеешь играть — пустое место и ноль без палочки? Так? Но это же неправильно! Существуют на свете гораздо более важные вещи. Великая преданность и верность на всю жизнь. Неужели это ничего не стоит? Неужели Саша Лагутина не способна это оценить? А вдруг она просто не догадывается, что в Сашеньке, в Черенкове Александре, скрываются такие великие достоинства — преданность и верность на всю жизнь. Она и не представляет себе, что он — будущий чемпион мира по самбо. Это вам не какой-то настольный теннис, пинг-понг, ерунда собачья, плюнуть и растереть.
Вчера Саша сказала Сашеньке:
— Я тебя в упор не вижу.
Позавчера она сказала:
— Манная каша, а не парень.
Третьего дня она крикнула при всех:
— Кисель ты, Черенков!
А сегодня её глаза горели ярким леденцовым огнём.
— Пустое место! Голову тебе оторвать! — сказала она.
Сашенька вздохнул долгим вздохом. Особенно оскорбительными были все эти съедобные клички: «манная каша», «кисель», «лапша». Все надежды пропадают, если тебя назовут лапшой. Тем более — манной кашей.
Опять позвонила мама.
— Сашенька, выучил все уроки? Я беспокоюсь. Алёша не пришёл? Что-то долго его нет, я волнуюсь.
— Ты, мама, не волнуйся. Он скоро придёт. Ну чего ты всё волнуешься? Я уже все уроки сделал.
— Будут у тебя дети, тогда поймёшь, о чём мать волнуется. Пусть Алёша мне позвонит. Боюсь, он простудится. За городом намного холоднее.
Мама положила трубку, а Сашенька стал представлять себе разные картины.
Вот одна картина.
По улице идёт Саша Лагутина. Синее пальто, голубая шапка. Шагает быстро, мешком размахивает, песенку напевает. И вдруг из тёмной подворотни на неё вылетает огромный и жуткий хулиган. Саша побледнела, зажмурила от страха свои прекрасные глаза и шепчет: «Помогите!» А кто поможет — пустая улица, вечер. Никто не приходит на помощь. И тут появляется человек, сильный и могучий. Это Черенков Александр как раз совершенно случайно оказался здесь. Он возвращается с тренировки по самбо. Или по вольной борьбе. Или по боксу. Не в этом, в сущности, дело. Он подбегает к хулигану и здесь происходит удивительное чудо. Этот Сашенька, этот кисель, манная каша, лапша и вермишель, одним рывком, специальным приёмом, который знают только чемпионы, — этим приёмчиком Александр Черенков кидает громилу на землю. Хулиган рыдает вот такими слезами, он канючит совсем смирным голосом: «Простите, я больше не буду. Вот, я всё возвращаю». И хулиган протягивает Сашеньке пёструю пачку и маленький красный кошелёк, в котором звенит мелочь. «Это жвачка, — говорит хулиган, — апельсиновая. А это деньги. Простите меня». А Сашенька, то есть Александр, конечно, отвечает: «У неё проси прощения, трус несчастный». И показывает пальцем на Сашу Лагутину, мужественные слова, мужественный жест — указательным пальцем в сторону Саши Лагутиной, и рука вытянута вот так. А Саша? Она стоит рядом, её жёлтые глаза сияют благодарным светом. «Пошёл вон отсюда!» — говорит Сашенька хулигану. И хулиган, силач, понимает, что здесь, рядом с чемпионом Черенковым Александром ему, хулигану, крышка. Он забивается в свою тёмную подворотню, а Сашенька спрашивает у Саши Лагутиной: «Что же ты, Саша Лагутина, не идёшь играть в свой настольный теннис? Курбатов так красив. Он битый час ждёт тебя у школы. Он в шестом классе, и рост у него метр семьдесят. И он чемпион». И Саша Лагутина краснеет от стыда и очень кротко и смирно отвечает: «Ну при чем здесь настольный теннис? Пустяковое занятие. Плюнуть и растереть, правда, Александр? Я никогда больше не стану играть в настольный теннис. Разве мне делать нечего?» Она долго, внимательно смотрит на Александра Черенкова, как будто никогда раньше его не видела. Она и правда его не видела толком, потому что не замечала. Чтобы увидеть, надо хоть раз внимательно посмотреть. И вот наконец разглядела его, Черенкова Александра, скромного парня, отважного самбиста. Или борца, или боксёра. Неважно. Она смотрит прямо на него, долго смотрит, а в глазах у Саши Лагутиной солнце, искры, звёзды, ветер. Сквозь торчащую чёлку её глаза сияют.