— Тетшер.
Озадаченный, он протянул к старику руку. Тот ее пожал и улыбнулся.
— Рад знакомству, человеческий мальчик.
Старик еще немного посмотрел в удивленные глаза Тетшера, после чего развернулся к поводьям и взялся за них.
— Один я, - продолжил он ранее затронутую тему. - Не в дороге. Вообще. Моя жена умерла в том городе, куда мы напрявляемся. Она всю жизнь делала эти ткани, - кивнул Ториэль себе за спину, - а я договаривался с их продажей.
— А ничего, что я...
Не зная, как подобрать слова, мальчик выглядел одновременно и озадаченным, и виноватым в тот момент. Он укутал эльфийку в эти ткани, не зная, как те дороги старику. Но тот лишь тихо рассмеялся.
— Ты думаешь, я не заметил? - хитро посмотрел он в сторону Тетшера. - Раз ничего не сказал, значит все в порядке.
— Хорошо.
— Думаю, - с лица старика вновь спала улыбка, и он чуть погрустнел, - Эльрика была бы даже рада. Она очень любила детей.
Мерный скрип повозки успокаивал. Они затронули довольно грустную тему, но мальчик не ощущал, что это ему не нравится. Наоборот. После стольких событий просто посидеть под теплыми лучами солнца ему было только в наслаждение. Тетшер слушал рассказ старика о его умершей жене, который тот продолжал, и не мог понять, почему же взрослый мир настолько жесток. "Мне кажется, он взял нас скорее не из своего желания помочь, а из-за жены. Раз она так любила детей, то в память о ней этот эльф теперь более лоялен к ним. Никогда нельзя забывать, в каком мире мы живем. Будь все хоть слегка иначе, старик бы нам не помог. И не сидел бы я сейчас, так беззаботно разговаривая с ним". Ториэль же продолжал свою неспешную речь.
— Она и сироткам помогала. Пол своей жизни посвятила магии исцеления. Мы с Эльрикой открыли дом для больных на свои накопления. Принимали, конечно, не только детей. Всех, кто бы к нам пришел. Но ей было больно видеть, как заходили преимущественно дети. Ее терзало подобное. Поэтому со временем она стала путешествовать вместе со мной в разные города. Я тоже имею задатки в магии исцеления, так что иногда помогал ей. Но... - он запнулся. - Однажды мы попали в дом знати. Нас пригласили к себе, чтобы мы попробовали вылечить их больного ребенка.
Старик вдруг затих. Он шмыгнул носом, натягивая поводья вправо. Мальчик заметил, как становилось все меньше деревьев, пока они ехали. "Приближаемся к городу", - подумал он.
— Знаешь проклятие магии исцеления? - неожиданно спросил Ториэль.
— Нет. Мама мне ничего не говорила.
Старик задумался. Пытался подобрать слова, но, видимо ничего так и не придумав, решил сказать напрямую.
— Магия исцеления убивает.
На пару секунд между ними повисла тишина. Ториэль подумал о своем. Тетшер - о своем. У него мелькнула быстрая картинка перед глазами, как он лежал под мертвым телом матери, что отдала свою жизнь, чтобы вернуть к жизни своего ребенка.
— Чем больше отдаешь, - продолжил старик, вновь шмыгнув носом, - тем сильнее потребляешь ресурсы своего тела. Магия исцеления, - с наигранной мечтательностью произнес он, - звучит-то как, да? Это ветвь света. Но и вместе с тем единственная магия, которая не потребляет практически магии. Конечно, какое-то условное количество ты используешь на плетение заклинаний, но в большей степени расходуется твоя собственная жизненная энергия. Эрика знала об этом. И все равно...
Тетшер не хотел видеть разбитого горем старика. Не смотрел в его сторону. Но в груди все равно с болью сжималось сердце. Он чувствовал эмоции Ториэля. Чувствовал и понимал. Ему было знакомо подобное очень сильно.
— И все равно она помогала детям. И всем, кто нуждался в ее лечении. Переломы, страшные раны. Она даже шрамы могла лечить. Дошла до продвинутого уровня владения магией исцеления, никто раньше не хотел поднимать ее выше развитого. Она была первой. Я видел, как с каждым днем ей становилось хуже. Поначалу подобное даже не было заметным. Но через несколько лет появились синяки. Она худела, сколько бы ни ела. Со временем слабость была такой сильной, что мне приходилось ее носить на руках. Сама она ходить могла с трудом. Но улыбалась. Знаешь, она так тепло это делала. Ее улыбка до сих пор снится мне каждую ночь. Я помню, какой была Эльрика в свои лучшие годы. Всегда смеялась. Даже при всей мрачности этого мира она была в нем словно вторым солнцем. Мне больно было видеть, как через десять лет она с трудом даже могла поднять уголки губ в улыбке.