— Этого я не хотела, — наконец заговорила профессорша, — видит Бог, этого я не хотела, об этом я даже не думала и не помышляла.
Евгений, пораженный непривычно резким звучанием ее голоса, испуганно вскочил со скамьи.
— Евгений, — продолжала профессорша уже чуть мягче и приветливее, — вы совершенно отдалились от мира, ваш образ жизни — вот что разрушает и губит вашу юность! Вы полагаете, что мне не следует порицать вас за то, что вы живете в таком отшельническом уединении, что вы целиком посвятили себя мне и науке? Но это не так. Мне чужда мысль, что вы должны пожертвовать свои лучшие годы нашему союзу, который вы неправильно понимаете и который вовсе не требует от вас таких жертв. Евгений, вам необходимо вернуться в живую жизнь, поверьте мне, она не будет вам опасна при ваших благочестивых взглядах.
В ответ Евгений заверил, что он испытывает отвращение ко всему, что находится вне его маленького мирка, его истинной родины, что пребывание среди людей его страшит, он чувствует себя среди них неуютно, и, наконец, он просто не знает, с чего начать, как ему действовать, чтобы выйти из одиночества.
Профессорша, вновь обретя свой обычный дружелюбный тон, сказала ему, что профессор Хельмс не меньше его любил уединенную, посвященную углубленным научным занятиям жизнь, но тем не менее довольно часто, а в более молодые годы чуть ли не ежедневно посещал одну известную кофейню, где собирались ученые, писатели, но прежде всего — заезжие люди. В результате профессор находился в постоянном контакте с миром и с людьми, черпая там немало полезных сведений и для своей науки. Так же, без сомнения, следует поступать и ему, Евгению.
Если бы профессорша не настаивала, Евгений вряд ли решился бы на то, чтобы и вправду нарушить свое затворничество.
Кофейня, о которой упоминала почтенная дама, действительно была местом сбора различных представителей литературной богемы и ученого мира, и вместе с тем ее облюбовали заезжие иностранцы, так что по вечерам в ее залах всегда царили шумное веселье и непрестанная кутерьма.
Можно представить себе, как странно было отшельнику Евгению впервые оказаться в таком пестром и шумном обществе. Однако его стесненность вскоре прошла, когда он обнаружил, что никто не обращает на него никакого внимания. Он чувствовал себя все более непринужденно, и его дерзость дошла до того, что он решился подойти к стоящему без дела кельнеру и заказать себе кое-какие освежающие напитки, а затем пробраться в курительную комнату и, усевшись в уголке, прислушиваясь к разговорам, закурить, по своему обыкновению, трубку. Только тогда он почувствовал себя вполне в своей тарелке и, странным образом взволнованный царящим вокруг радостным оживлением, начал безмятежно пускать в воздух колечки дыма.
Поблизости от него вскоре занял место человек, чья одежда и манеры явно выдавали в нем чужеземца. То был мужчина в самом расцвете сил, росту скорее низкого, чем высокого, прекрасно сложенный, его движения были быстры и необычайно гибки, а лицо отличалось весьма своеобразным выражением. Этому человеку никак не удавалось объясниться с подошедшим кельнером: чем больше он старался, чем сильнее впадал в раж и гневался, тем чуднее звучали немногие немецкие слова, которые он с трудом из себя выдавливал. Наконец он воскликнул по-испански: «Клянусь, этот человек доконает меня своей глупостью!» Евгений хорошо понимал и неплохо говорил по-испански. Отбросив робость, он приблизился к незнакомцу и предложил ему свои услуги в качестве переводчика. Незнакомец окинул его проницательным взглядом, черты его смягчились, лицо озарилось приветливой улыбкой, и он заверил Евгения, что почитает за счастье встретить человека, объясняющегося на его родном языке, на котором обычно говорят столь редко, несмотря на то, что, пожалуй, это один из прекраснейших языков на свете. Он похвалил произношение Евгения и закончил тем, что предложил ему скрепить их знакомство, которым он обязан счастливому случаю, за стаканом доброго ароматного крепкого вина, из тех, что производят на землях его родины.
Евгений покраснел, как застенчивый ребенок, однако, осушив пару стаканов душистого хереса, заказанного незнакомцем, ощутил, вместе с приятным теплом, разлившимся по телу, особое удовольствие от общения с жизнерадостным собеседником.
Юноша не должен на него обижаться, сказал наконец незнакомец, после того как некоторое время молча и пристально разглядывал Евгения, но он вынужден признаться, что при первом взгляде внешность юноши глубоко его поразила. Юное лицо, явная образованность — все это находится в таком резком и непонятном противоречии с его старомодной одеждой; но, верно, существуют совсем особые причины, заставляющие человека так сильно уродовать свою внешность.