— С этим я не могу согласиться, — холодно произнес Фермино.
— Обладать ею, — повторил Евгений, — о Боже, обладать ею! Жалкий нищий, мечтающий завладеть брильянтом из перуанских копей! Неудачник, влачащий среди мелочной, убогой обстановки свою никем не понятую, пропащую жизнь! Человек, у которого нет за душой ничего, кроме пылкого желания и безутешного отчаянья… И она… она… Габриэла!
— Евгений, — продолжал Фермино, — я, право, не знаю, почему твоя, хотя и достойная некоторого сожаления жизнь делает тебя таким малодушным. Любящее сердце должно гордо и дерзко стремиться к высшей награде.
— Не надо, — перебил его Евгений, — не пробуждай во мне призрачных надежд, которые могут лишь усугубить мои страдания!
— Гм, — возразил Фермино, — уж не знаю, назвать ли призрачной надеждой или безутешным страданием, если человеку отвечают на его любовь ответной любовью, да еще такой страстной, которая может вспыхнуть только в груди женщины.
Евгений был готов вспылить.
— Спокойно, — удержал его Фермино, — ты дашь волю своим чувствам, когда я все скажу и удалюсь, а пока внимательно меня выслушай!
— Мне совершенно достоверно известно, — продолжал Фермино, — что графиня Габриэла искренне тебя любит; любит страстно, с тем всепожирающим, сокрушительным огнем, что может пылать лишь в сердце испанки. Она живет одним тобой, принадлежит одному тебе! Так что не такой уж ты жалкий бедняк, не такой уж пропащий неудачник, погрязший в мелочном, убогом существовании; нет, любовь Габриэлы одаряет тебя бесконечным богатством, ты стоишь у врат сверкающего рая, он для тебя открыт! Не думай, что твое общественное положение воспрепятствует соединению с графиней. Существуют некоторые обстоятельства, которые вполне могут заставить гордого испанского графа позабыть о своем высоком рождении и от всей души пожелать принять тебя в качестве зятя. Да, дорогой мой Евгений, если бы только некто открыл тебе все эти обстоятельства, я бы мог избегнуть подозрения, что злонамеренно многое от тебя утаиваю. Но — увы! — пока мне лучше молчать. Лучше и потому, что именно сейчас над твоей любовью нависла мрачная, темная туча. Можешь не сомневаться, что я ничего не сказал графине о твоей семейной жизни, и мне совершенно непонятно, откуда она смогла проведать, что ты женат, да еще на старухе, которой за шестьдесят. Габриэла открыла мне свое сердце, она вне себя от отчаянья и муки. То она проклинает мгновение, когда впервые тебя увидела, и осыпает тебя проклятиями; то вновь называет тебя нежнейшими именами и оплакивает себя и свою безумную любовь. Она не хочет тебя больше видеть, так она…
— Милостивый Боже! — вскричал Евгений. — Разве есть для меня более жестокая смерть?
— Так она решила в первые мгновения своего любовного отчаяния и безумия, — плутовски улыбаясь, продолжил Фермино. — И все же я надеюсь, что сегодня в полночь ты ее увидишь. В этот час в нашей теплице расцветет цереус, редчайший сорт кактуса, огромные цветы которого, как тебе известно, начнут увядать уже с первыми лучами солнца. Насколько граф терпеть не может пряный, едкий аромат этих цветов, настолько их обожает графиня Габриэла. Вернее сказать, склонная к мечтательности душа Габриэлы видит в таинственности этого цветения величественную мистерию любви и смерти: в единую ночь почти мгновенное воспарение к мигу величайшего блаженства и столь же быстрое увядание. Несмотря на свои боль и отчаянье, графиня непременно придет сегодня вечером в теплицу, где я тебя предварительно спрячу. Подумай сам о средствах, с помощью которых ты наконец сможешь освободиться от своих оков, бежать из своей темницы. Все это я препоручаю твоей любви и твоей путеводной звезде. Тебя мне жаль больше, чем графиню, и потому я приложу все усилия, чтобы помочь тебе достигнуть полного счастья.
Едва Фермино оставил юношу, как к нему в комнату вошла профессорша.
— Евгений, — сказала она с глубокой, повергающей в уныние серьезностью почтенной матроны, — Евгений, так далее между нами продолжаться не может!
И тут в голове юноши, подобно яркой молнии, блеснула внезапная мысль, что их союз не так уж нерасторжим, ведь причиной судебного развода могла бы явиться хотя бы разница в возрасте.
— Да, — воскликнул он с торжествующей насмешкой, — да, госпожа профессорша, вы совершенно правы, так далее продолжаться не может! Пришел конец нашим отношениям, порожденным безрассудным обманом, влекущим меня к гибели. Разлука… развод… я согласен на все!
— Как? — проговорила она дрожащим голосом. — Меня, которая сама тебя предостерегала, когда ты предпочел безумную мирскую жизнь спокойствию и миру в душе, меня, свою любящую мать, ты хочешь сделать беззащитной жертвой злобных насмешек и издевательств? Нет, Евгений, ты так не поступишь! Ты не посмеешь! Сатана ослепил тебя! Опомнись, приди в себя! Неужто Дело дошло до того, что ты ненавидишь свою мать, заботившуюся о тебе и лелеявшую тебя, ничего не желавшую, кроме твоего теперешнего и вечного блага? Неужто ты действительно хочешь теперь со мной расстаться? Ах, Евгений, для нашего развода не потребуется земного судьи! Скоро, очень скоро это свершится, Небесный Отец отзовет меня из этой печальной земной юдоли. Когда, позабытая своим сыном, я буду покоиться во гробе, тогда и наслаждайся вновь обретенной свободой… тем призрачным счастьем, что сулят тебе соблазны мирского бытия.