Ему показалось, что все вокруг него заполыхало огнем; Евгений в испуге отбросил колбочку и кинулся прочь, не чуя под собой ног, он бежал и бежал все дальше, пока не свалился без сил в близлежащем лесу. Его состояние напоминало путаный, тяжелый сон. Голос зла внутри него отчетливо произнес: «Чего же ты ждешь? Отчего медлишь? Дело сделано, ты можешь торжествовать! Ты свободен! Беги же к ней, к ней, к той, которую ты получил ценой своего блаженства, ценой вечного спасения, но высшее земное наслаждение, неописуемый восторг любви — все это теперь твое!»
— Я свободен, она — моя! — ликуя, громко вскричал Евгений, вскочил с земли и что было мочи помчался к саду графа Анхельо Мора.
Был жаркий полдень, садовые ворота он нашел запертыми, на его стук никто не вышел.
Он должен, должен поскорее ее увидеть, заключить в свои объятия, безмерно насладиться вновь обретенным счастьем, первым мгновением столь дорого купленной свободы! Напор чувств придал ему ловкости, он перелез через высокую стену. В саду стояла мертвая тишина, никто не ходил по дорожкам. Наконец Евгению показалось, что из одного павильона доносится тихий шепот.
«О, если бы это была она!» — радостно подумал юноша. Его вновь пронзило сладким трепетом неудержимого желания. Он подкрался к павильону, заглянул через стеклянные двери… и увидел Габриэлу, сплетенную в бесстыдном объятии с Фермино!
Возопив, как дикий зверь, пораженный смертельной стрелой, он бросился на дверь, вышиб ее, но в тот же миг его сковал ледяной холод беспамятства и он тяжело упал на каменный порог павильона.
— Выбросьте этого помешанного! — прозвучало у него в ушах; он почувствовал, что его хватают и волокут с невероятной силой, затем вышвыривают за ворота, которые со звоном за ним захлопываются.
Евгений подполз к воротам и судорожно вцепился в решетку, выкрикивая страшные проклятия Фермино и Габриэле. В ответ вдали прозвучал грубый, оглушительный хохот, и юноше почудилось, что чей-то голос отчетливо произнес: «Datura Fastuosa!» Скрежеща зубами, Евгений бессмысленно повторил: «Datura Fastuosa!» — и вдруг милосердный луч надежды проник в его душу, он вскочил и пустился бежать обратно в город, к своему дому. На лестнице ему повстречалась Гретхен, которая ужаснулась его дикому, растерзанному виду. Его голова была вся изранена осколками стекла, кровь струйками стекала со лба, растерянный взгляд, да и весь его вид свидетельствовали об ужаснейшем внутреннем смятении. Милое дитя лишь смотрело на него, не в силах вымолвить ни слова, он же, крепко схватив ее за руку, спросил диким голосом: «Гретхен, матушка уже была сегодня в саду?» — после чего, одолеваемый смертельным испугом, стал выкрикивать, запинаясь: «Гретхен… сжалься надо мной, не молчи… Ответь, матушка уже была сегодня в саду?»
— Ах, милый господин Евгений, — наконец ответила ему Гретхен, — нет, матушка сегодня еще не была в саду. Она было хотела спуститься, но на нее напал какой-то непонятный столбняк. Она плохо себя почувствовала, осталась в своей комнате и снова легла в постель.
— Милосердный Боже! — вскричал Евгений, падая на колени и простирая руки. — Милосердный Боже, благодарю Тебя, Ты сжалился над отверженным грешником!
— Но, милый господин Евгений, — спросила удивленная Гретхен, — что такого ужасного произошло?
Евгений ничего ей не ответил, он уже бежал вниз по лестнице в сад, где бросился к пышно расцветшей Datura Fastuosa, вырвал смертоносное растение из земли и яростно растоптал все его цветы.
Он нашел профессоршу сладко дремлющей. «Да, — сказал он сам себе, — власть ада сломлена, искусство сатаны оказалось бессильным против этой святой женщины!» Затем он удалился в свою комнату: полное изнеможение и упадок сил взяли над ним верх и подарили покой.
Но вскоре перед его мысленным взором вновь восстал во всех отвратительных подробностях тот адский обман, который сулил ему теперь неминуемую гибель. Ибо Евгений полагал, что свое преступление он может искупить не иначе, чем добровольной кончиной. Но этой кончине должно предшествовать нечто иное: месть, ужасная месть!