Но для этого сначала надо что-то закончить.
Не прошло и пяти минут, как она опять завертелась на кровати, пытаясь встать.
— Что случилось, малыш?
Я беспокойно сел рядом и наклонился к ней ближе, убирая темную прядь с лица на ушко. Растерянно покачав головой, она лишь рассеянно пытается улыбнуться.
— Здесь душно… Хочу подышать воздухом.
Внутри дёргается сердце, как от удара, когда приходит осознание, что она напугана тем, что услышала обо мне. Но, как бы нам ни было тяжело, я не могу ей лгать и скрывать от неё свою душу. Теперь уже нет.
— Да… Сейчас. Только приоденем тебя, ночи не такие уж и тёплые.
Здесь, в этой комнате, только мои вещи, где одежда Давины, я, честно, не знаю, наверное, кто-то из парней забрал, надо спросить Эктара.
Покапавшись недолго в своей походной сумке, я извлёк тёплые носки, немного великоваты для неё, и плотную рубаху.
От меня не укрылось, как Давина вздрогнула, когда я опустился на колени перед ней с целью помочь надеть носки.
Но с чего-то надо было начать.
— Позволишь?
Нерешительность так глубоко тлела в её глазах, что до последнего я был уверен, что она откажется, но она коротко кивнула, робко отпуская одну ножку, потом другую на холодный пол.
Подхватив аккуратную ступню, я нежно очертил маленькие пальчики и натянул носок, край которого дошёл почти до колена. Потом такую же участь постигло и вторую ножку, но здесь я уже не сдержался и погладил костяшками пальцев ямку у выпирающей косточки возле щиколотки.
Закончив с носками, я взялся за рубашку. На Давине, кроме ночной рубахи из плотной ткани, ничего и не было, но она была достаточно длинна, а моя рубаха как раз прикрывала бы голые плечи.
Избегая смотреть на полную девичью грудь под несчастным шелком, я помог ей засунуть ручку в один рукав, потом в другой. И принялся усердно затягивать деревянные пуговицы на тяжело вздымающейся груди.
— Я выгляжу, должно быть, нелепо.
Невесело усмехается она, и я скептически приподнимаю одну бровь, но оставляю её слова без ответа. Для меня она начало света и окончание тьмы, и на мнение других просто наплевать.
Впрочем, мой взгляд красноречивее слов, и я замечаю, как краешек её губ поднимается вверх в мягкой улыбке.
— Ты уверена, что достаточно окрепла? — А вот лестница не может оставить меня хладнокровным, я безумно боюсь, что её тело ещё не окрепло и она может пострадать. От этого руки так и тянуться поднять её на руки, вопреки её воли. Но Дави лишь качает головой и, заглядывая мне в лицо, мягко просит:
— Будь моей опорой, Садэр. А не кукловодом.
И я покорно убираю руки от её талии, признавая — я ей не хозяин. Не хочу просто владеть её телом, хочу стать её частью.
Она спускается медленно, и я за ней шаг в шаг, тень за тенью. Лишь внизу, в малом зале, её твердость и упрямство внезапно испаряются, и Давина инстинктивно делает шаг назад, заводя руку за спиной, интуитивно в поисках моей.
Ведь на её пути совершенно случайно нарисовался Баатар.
Ей неловко и даже стыдно, понимаю я почти молниеносно и делаю шаг вперёд, крепко сжимая её ладонь и другой рукой обнимая за талию. Даря ей своё тепло и уверенность.
Но горгуль вежлив и тактичен до невозможности, что меня радует:
— Доброго вечера, Давина. Вы на прогулку собрались?
Я молчу, давая ведьмочке возможность перешагнуть через прошлое и наконец-то снова жить и разговаривать с ребятами из отряда. Которые, в коем-то мере, тоже ощущали свою вину за случившееся.
— …Доброго, Баатар. — Кивает она ему. — Да, здесь немного душно…
Блондин ей искренне улыбается, счастливый, что его не игнорят, как остальных до него, ну, кроме Зена и Фаарата, и довольно добавляет:
— Оденься потеплее, приближается гроза, и ветер холодный.
Она кивает ему в ответ, и гаргулья спешит покинуть зал. Но внезапно Давина откликает его, неуверенно перешагнув с одной ноги на другую.
— Баатар?
— Да? — Он удивлён, вижу я по взгляду, и тем не менее готов слушать и исполнить её любую прихоть.
— Будьте осторожнее в постоялом дворе… Его хозяйка… Кажется, она связана с разбойниками.
Что ж, наша догадка оказалась правдой. Мы предполагали, что кто-то стучит на нас и даёт наводку этим тварям на зажиточных купцов, которые зачастую были из рядов постояльцев, но никак не могли предположить, что это сама Хельга.
— Хорошо, Давина. Мы тебя поняли. Спасибо.
Он благодарно улыбается ей и уходит, оставляя нас двоих.