– Нет. А тебе так кажется? Он передернул плечами.
– Что-то в этом роде. В какой-то степени. Я уверен, что это пройдет.
Она снова вжала лицо в его шею и спросила:
– Ты чего-нибудь хочешь?
Неужели она предлагает ему заняться любовью здесь, когда весь мир глядит на них? Он обратился к малышке через плечо Салли, чтобы напомнить, что здесь ее дочка:
– Ты не спишь, Теодора?
– Она теперь уже не спит по утрам, – сказала Салли. В стремлении еще больше к нему прижаться – раньше это выходило само собой – она слегка отстранилась, создав между ними воздушное пространство, но головы не подняла, словно боялась показать ему свое лицо. И, глядя вниз, рассмеялась. – Ты забыл завязать шнурки.
– Ага, и забыл взять сигареты.
Она решила совсем от него отстраниться.
– По-моему, Ричард оставил несколько штук в гостиной. Где мы сядем?
– Где угодно.
Где?
Мы могли бы как-нибудь встретиться, попить кофе, если хотите. Только не в Гринвуде. Это ведь было бы нехорошо?
Нет. Впрочем, да. Нехорошо, зато правильно. Когда? Когда же, Салли, милая? Не дразните меня.
Это вы дразните меня, Джерри.
– Сколько чашек кофе ты выпил сегодня утром? – предвкушая ответ, улыбнулась Салли.
– Не так много. Две, – сказал он, раздражаясь при мысли, что предал ее, не выпив больше. Она не спала всю ночь, она хлестала кофе, а он наслаждался теплом жены и, как ребенок, рисовал на полу.
Он сидел на ее яркой кухоньке – вокруг сверкали ножи, формы для бисквитов, края кухонного стола, тускневшие, когда солнце заглатывали облака, – и говорил о Ричарде и о Руфи: они с Салли обнаружили, что им трудно говорить о себе. Их любовь, их связь лежала между ними – огромная, нелепая, с острыми углами. К своему стыду, Джерри думал лишь о том, как бы не коснуться Салли; ему хотелось объяснить, что не в ней дело: не она изменилась – изменился мир. То, что Ричард знает, пронизало все и оголило: деревья стояли безлистые, в доме все было натерто и сверкало, как на витрине, холмы высились, точно каменные скелеты, и даже если бы Джерри и Салли зарылись, обнявшись, в землю, их все равно бы увидели. Чувство скромности отталкивало его от Салли – только и всего, однако эта же скромность не позволяла объяснить, почему он не хочет ее касаться. Непостижимо, но их отношения, оказывается, тоже требуют такта. Она встала; он встал; обоих, грозя бедою, бомбардировал свет. Джерри с радостью приглушил бы яркость Салли, ибо в этом удивительно прозрачном мире она изобличала, выдавала их присутствие, а им так необходимо было укрыться.
Они не слышали, как подъехала машина Ричарда. Он обнаружил их на кухне – они стояли с таким видом, будто только сейчас разомкнули объятия. Губы Ричарда были поджаты, как у старика.
– Ну и ну, – сказал он. – Это уж слишком.
Джерри захотелось стать совсем маленьким, незаметным, и он опустился на жесткий кухонный стул. А Салли продолжала стоять.
– Нам надо поговорить, – сказала она. – Куда же нам идти?
Ричард по-прежнему был в пиджаке и в туго повязанном галстуке, словно после продолжительных консультаций сам стал юристом.
– Конечно, конечно, – согласился он. Это двукратное повторение как бы придавало словам силу закона. – Вам надо поговорить – все как следует перелопатить. Извини, возможно, мы не всегда разумны, но мы стараемся, стараемся. Я заехал взять кое-какие бумаги – банковские книги и страховые полисы: ты знаешь эту папку, Салли. Ты мне разрешишь подняться наверх в нашу бывшую спальню?
– У нас был очень грустный разговор, – попробовала перекинуть к нему мостик Салли, – о тебе.
– Право же, это очень мило с вашей стороны. Вы оба, право же, очень заботитесь о моем благополучии.
– Ох, Ричард, успокойся, – сказала Салли. – Мы же все-таки люди.
– Я ценю это. Ценю. Насколько мне известно, я никогда не утверждал, что стороны, участвующие в данных переговорах, – не люди. Джерри, ты куришь сигареты свои или мои?
– Твои.
– Так я и думал.
– Вот, возьми двадцать восемь центов.
– Оставь свои деньги при себе – они тебе понадобятся. Располагайся, как дома, приятель Джерри. Салли-О, позаботься о том, чтобы Джерри как следует пообедал у нас, ладно? Сожалею, но не смогу присоединиться к вам, хоть и знаю, что вы меня очень просите.
Джерри встал со словами:
– Я ухожу.
– Не смей, – приказала Салли.
– Это не мой дом, – сказал ей Джерри. – Это его дом. Он прав. Мне не следует здесь оставаться.
Ричард шагнул к нему, по-медвежьи обхватил рукой и прижал к себе: на близком расстоянии в его дыхании чувствовалось виски – тяжелый неистребимый запах сепии.
– Конечно, оставайся, Джерри. Иисусе Христе, конечно, оставайся. Прости меня, а? Когда я только вошел, я на минуту потерял голову, но сейчас все о'кей. Все, что мое, – теперь твое, угу? А ты, ей-богу, крепко ее обхомутал, верно? – Он сильнее сжал плечи Джерри, и у того мгновенно возникло неприятное ощущение, что он – младенец, совсем крошечный, которого можно сдавить, поднять на воздух и выкинуть. Ладони у Джерри зачесались, во рту пересохло. А Ричард тем временем продолжал:
– Приятного аппетита. Салли хорошая кулинарка – этого у нее не отнимешь. Она превратила мою жизнь, приятель, в сущий ад, но еда всегда была на столе – трижды в день, приятель: раз, раз, раз. Неплохая она девчонка, Джерри, счастливчик ты этакий: ты ведь действительно ее обхомутал, а? Никак не могу с этим примириться: знаю, ничего тут от разума нет, знаю, просто защитный рефлекс работает, но никак это не умещается в моей дурацкой тупой башке. Джерри сказал:
– Она по-прежнему хорошо к тебе относится. – Сердце у Джерри колотилось, он старался вылезти из ямы, добиться одобрения Ричарда, его прощения. – До прошлой ночи, – продолжал он, – я понятия не имел, насколько хорошо она к тебе относится.
– Дерьмо, – сказал Ричард. – Merde. Саса. Убери ее с глаз моих – от одного ее вида меня, честное слово, с души воротит. Желаю удачи, дружище. Даю вам, двум палачам, три года, самое большее.
– Оставь его в покое, – сказала Салли Ричарду. – Неужели ты не видишь, как он мучается из-за своих детей?
– Мне самому жаль его детей, – сказал Ричард. – Мне жаль и моих тоже. Мне жаль всех, кроме тебя, Салли-О. Ведь все это твоих рук дело.
– Джерри волен в любую минуту уйти, – сказала Салли, гордо вскинув подбородок. – Я его не держу. Я хочу, чтобы мужчина хотел меня.
Но Ричард уже повернулся к ней спиной и шел вверх по лестнице, перешагивая через три ступеньки сразу. Оттуда он крикнул:
– Где мой чертов халат?
Салли подошла к подножию лестницы и не менее громко крикнула:
– Не смей лазать в мой шкаф!
Тяжелые шаги Ричарда шаркали по полу над их головой в одном направлении, потом в другом, и вскоре он спустится вниз с чемоданом; даже не взглянув в их сторону, он проследовал на улицу, хотя они вышли в холл, точно слуги> чтобы получить последние указания.
Салли отбросила с ушей свои длинные волосы и вздохнула.
– Все разыгрывают такую мелодраму.
– Не надо тебе здесь оставаться, – сказал Джерри. – Я не смогу навещать тебя: Ричард будет шнырять туда и обратно. Он сказал мне, что намерен здесь жить.
– Это не только его дом, но и мой, – сказала Салли.
– Так-то оно так, но ведь не Ричард, а ты хочешь развода.
Она уставилась на него; глаза ее расширились с наигранной наивностью.
– Только я? А мне казалось, мы все хотим этого.
– Ну, одни больше, чем другие.
– Возможно, я не так поняла прошлой ночью, – не отступалась Салли. – Мне показалось, я слышала, как ты сказал, что хочешь на мне жениться.
– Я и сказал. И мне не нравится, что ты здесь живешь. Мне кажется, тебе здесь небезопасно.
– Ах, ты о Ричарде, – мягко сказала она, снова отбрасывая назад волосы. – С ним я справлюсь. – Это подчеркнутое с ним словно раскрыло перед Джерри неведомые земли. Он почти прозрел, вот если б только Салли со своими непрестанными заботами и отчаянной практичностью не стояла на пути его прозрения. Она сказала:
– Хочешь, поедем посмотрим дом художника? Помнишь, я тебе говорила?
Он – прелесть, Джерри, он тебе понравится, он прелестный старикан. Не знаю, сколько ему лет, но духом он такой молодой.