Навязчивый рассвет растревожил тяжкое забытьё, и уже нет-нет, да и пробивалась назойливая мысль о трагически невозможном опоздании на работу. Развеяв слабую надежду на продолжение сна, будильник бодрой скороговоркой выдал незамысловатый рэп:
Эй, давай просыпайся!
Никогда не сдавайся!
Свобода внутри тебя,
Свобода внутри тебя.
Зоя сама выбрала радио-будильник, который бубнил ломким подростковым голосом, не давая не малейшей поблажки. Однако резвый юнец внутри часового механизма уже с десяток раз выкрикнул своё: «Эй, давай просыпайся!», а соня никак не могла оторвать голову от подушки. Наконец, до сознания начали доходить страшные догадки о том, что эта немощь вовсе не результат лени, похмелья или недосыпа, Зоя не может встать, потому что руки и ноги просто не двигаются. Сонная муть сменилась удивлением, которое неотвратимо перерастало в ужас.
В панике носились обрывки мыслей – одна страшнее другой: «Всё. Допилась. Допрыгалась. Парализовало. Инсульт. Каждая секунда на счету!» На лице застыла непроницаемая маска. Девушка могла только слабо шептать, до того тихо, что даже не слышала себя. Тем более громогласная скороговорка: «Эй, давай просыпайся! Эй, давай просыпайся…», заглушала даже мысли. После многократно повторенного призыва никогда не сдаваться, назойливые часы обиженно смолкли, а Зоя, напрягая все силы, попыталась сосредоточиться и пошевелить пальцами правой руки. Но они оставались холодными и неподвижными: «А может я уже умерла?!» От жуткого предчувствия надвигающейся на неё тьмы, от непонимания своего нынешнего состояния, Зоя запаниковала.
В душе бушевало пламя, внутренний человечек прыгал на стены запертой комнаты, царапал и грыз в безумии руки. Но внешне ничего не происходило. Зое казалось, что прошло уже много времени час или даже два, однако, скосив глаза на говорящий будильник, она увидела, что лежит только десять минут. «Может, если поднатужиться, то можно как-нибудь встать, и всё будет как прежде, и, может, я ещё успею к первому уроку…», но все усилия были тщетны, тело перестало слушаться хозяйку.
В довершение ко всему, отвратительная пивная отрыжка горькой волной подкатила к горлу: «Как я вообще могла пить вчера такую гадость?!» – сокрушалась Зоя.
Беспомощное положение и осознание того, что от тебя больше уже ничего не зависит, заставили смириться и взять себя в руки. Вспышками мелькали в памяти эпизоды прошедшего вечера: гогот в телефонную трубку, размноженный на десяток звонков; сочувственный взгляд продавщицы (а ведь Зоя так и не удосужилась узнать, как её зовут, может, она и есть та самая Ирина-урина); гнилозубый рот Руздая, осклабившегося в глумливой улыбке; постыдный поздний поход за хмельным в домашних тапочках и драном халате.
«Да это ж кара небесная! Чего тут раздумывать! Весь вечер трепала Имя Божье, вот тебе и расплата! Ржала, как лошадь, да мало того, не одному, не двум, а целой куче людей пересказала мерзкий пасквиль. Именно за это! За это! Смаковала… как там... ручки-ножки на гвоздях… теперь сама вот и прибита!» – слёзы текли ручьями по неподвижному лицу, щекоча скатывались на шею, обильно орошая ситцевые цветы на подушке.
В полном отчаянии Зоя взмолилась: «Господи, прости меня, дуру! Я больше никогда-никогда не буду рассказывать таких гадостей! Никому, ни единого раза больше не перескажу этот поганый анекдот! И не притронусь даже к противному пойлу! Прости меня! Я верю в силу Твою, в справедливость и любовь!» От нечеловеческого напряжения из гортани самопроизвольно вырвался страшный хрип, переходящий в крик.
Стремительно, как отогревается в микроволновке замороженная куриная тушка, просыпалась жизнь в скованных мышцах. Миллиарды тоненьких иголочек вдруг впились сначала в ладони девушки, а затем испуганной стайкой пробежались по всей поверхности тела. Зоя с напряжением подняла руку, и некоторое время с интересом её рассматривала. Затем с большим трудом девушке удалось приподняться на локте и спустить ноги с дивана. Это был миг небывалой радости, она ещё никогда в жизни не испытывала такого глубокого тихого счастья. Видимо, чтобы поддержать свою владелицу, запел взбесившийся будильник: