Лучше погибнуть смертью тех, в ком осталась хоть капелька достоинства.
Поэтому до шести часов вечера я провалялась на своём диване, страдая от болезненных спазмов и температуры. В которой раз обругивая себя последней идиоткой и склерозницей. Да, я была критична к себе всегда. А в таком состоянии я смогла себя довести два раза до слёз.
- Тина! - Дверь распахнулась в бешенстве. - Если ты считаешь, что тебе сойдёт с рук этот номер, то я крайне преувеличил твои умственные способности! - рявкнул вошедший Лекс.
Тебя мне только для полного счастья не хватало, Сотников.
Я прикусила губу, чтобы откровенно не завыть. Даже дверь не заперла... Надо было уезжать, когда все на обеде были. А сейчас мне тошно, что я лежу как умирающий тюлень, что Сотников, как обычно, одет "с иголочки", когда я как бомжиха, и тошно, что сейчас готова сказать все пароли за таблетку обезболивающего.
- Сотников, свали! - постаралась грозно сказать я, привставая заодно на локте.
Мужчина хотел было что-то сказать, но прикрыл рот, оглядев лежащую меня в темноте, мой вид и красное лицо с тусклыми глазами.
- Что с тобой?
Новый приступ боли скрутил меня, что сидеть стало невозможно, поэтому я начала раскачиваться из стороны в сторону, заодно обнимая себя за плечи.
- Какая разница? Запиши в книге жалоб, что желал и проваливай, - сухо сказала я, хватая плед.
Завернувшись в плед, я легла спиной к двери, давая таким образом понять, что разговор окончен. Когда дверь хлопнула, я облегченно выдохнула и снова собралась упиваться жалостью к себе. Хотелось реветь в три ручья и помереть.
Прохладная рука легла мне на лоб, что стало для меня откровенной неожиданностью. Я резко повернулась, готовясь уже вмазать по шее нахалу. Лекс сидел на корточках и внимательно смотрел мне в лицо.
- Зачем ты приехала на работу с температурой? - спросил мужчина, спуская с моей головы плед.
- Что тебе было не понятно в слове "проваливай"?, - огрызнулась я, пытаясь обратно завернуться в плед. - И я не температурю.
- Тогда что же? - допытывался этот клещ блондинистой масти.
В этот момент у меня случилась откровенная истерика и слёзы, как у циркового клоуна брызнули из глаз в стороны, когда я начала сбивчиво выговаривать слова:
- Да почему ты как все мужики не можешь свалить и оставить меня одну? Я тебя два раза послала, а ты, блин, долбанный правдолюбитель, никак не поймёшь, что плохо мне!
- Может, поэтому и не ухожу? - тут же ощетинился Лекс. Голубые глаза сердито прищурились. - Говори, что не так. Страдать в кабинете одной - тоже не дело.
Правду так правду.
- Да месячные у меня, блин! - психанула я, размазывая слёзы по лицу. - А сумка дома ещё и... Твою мать, что я перед тобой оправдываюсь?
Как ни странно, но мужчина как-то не смутился. Нет. Просто встал, подошёл быстрым шагом к двери и... вышел.
Да, вот теперь узнаю Сотникова и его здоровый пофигизм. Поступил как все мужики, когда у женщины проблемы с её женскими делами - свалил. Хотя, я же этого хотела, верно? Да, пускай валит и свой снобизм не забудет, как и всякие "важные" разговоры. Ещё и вломился в мой кабинет, как в свой.
В общем, вся моя агрессия перешла с меня на Лекса. Признаться честно, ругать и думать всякие гадости про Сотникова - гораздо приятнее, чем про себя.
За полчаса так себя раздраконила, что умей я плеваться кислотой, то непременно бы плюнула в человека, что снова потревожил мой покой. Кстати, это снова был Лекс. Неужели и мой кабинет собирается отбить? Кабинетный рэкетир, блин.
Правда, когда показались целых два пакета, то все мои язвительные подколки застряли в горле. Появилась настороженность. Но её тут же сменило удивление, ибо Сотников вытряхнул все содержимое из одного пакета, в котором оказались пачки разных тампонов и прокладок, распорядившись:
- Бери какие нужны.
Я села на диване, в недоумении переводя взгляд с горы женских гигиенических принадлежностей на Лекса, что достал гранатовый сок в тяжелой стеклянной бутылке, какие-то шоколадки, а затем вытряхнул ворох таблеток, где промелькнули нужные мне.
- Это что ещё за благотворительность? - спрашиваю я, хмуро глядя на мужчину.
Он поднял жёсткий взгляд льдистых глаз, поправил накрахмаленный воротник белой рубашки и безапелляционным голосом произнёс: