— Все? — перевожу взгляд на Ксю, — отпустили?
— Ага, — кивает она, с подозрением поглядывая на меня, — все нормально?
Резко вскакиваю с кресла и торопливо подталкиваю подругу к выходу.
— Да-да, — запальчиво отмахиваюсь я, пряча встревоженный взгляд, — пошли быстрей.
— Карин, — окликает меня Ксю, — я сделаю вид, что поверила, но вечером ты от меня не отвертишься, — с угрозой заявляет она, сдвинув брови к переносице и назидательно тычет пальцем мне в плечо.
— Я уже это поняла, — я безнадежно выдыхаю, мечтая сейчас лишь об одном – поскорее убраться из зала, подальше от пристального взгляда мужчины, что ощущаю на себе.
Шаг, другой, и вот она – заветная, спасительная дверь на выход. По спине пробегают нервные мурашки, подгоняя меня. Дыхание сбивается с ритма и заставляет сердце биться так быстро, что кажется его стук барабанной дробью разносится по помещению, перебивая гул людских голосов.
— Госпожа Польских, — летит мне в спину грозный рык, и я спотыкаюсь на ровном месте, цепляясь за идущую впереди меня, Ксю.
Подруга тормозит на краткий миг, окидывает меня изумленным взглядом, и шепчет лишь одними губами:
— Это тебя.
А то я не поняла. Блин! Других Польских у нас в отеле нет. Даже постояльцев.
Морщу нос и смотрю на Ксению глазами полными надежды, что это лишь наши обоюдные слуховые галлюцинации. Но – нет!
— Госпожа Польских, — раздается повторный оклик, более громкий и раскатистый, заставляющий вздрогнуть всех, кто еще не покинул зал, — задержитесь, — его приказной тон, словно поток арктического ветра, замораживает внутренности, выхолаживая последую, крохотную надежду на положительный исход предстоящего разговора, — пожалуйста, — все же добавляет Влад, чуть мягче, но легче от этого не становится.
Делаю глубокий вдох, ставшего таким колючим, воздуха, пытаясь протолкнуть его в легкие, чтобы хотя бы маленькая частичка моего мозга, начала нормально соображать. Расцепляю заледеневшие пальцы, цепко державшиеся за руку Ксении и, вспомнив все известные молитвы, готовлюсь вступить в клетку ко льву.
= 14 =
*Владислав*
Время, потраченное мною на формальное знакомство с коллективом и оглашение предстоящих изменений в их работе, я провожу, словно Штирлиц на особо важном задании – «лью воду» и украдкой наблюдая за Кариной. Вся эта канитель с собранием и россказнями о будущем мне на хрен не сдалась, в таком глобальном масштабе уж точно. Хватило бы и общения с местной администрацией, а они донесли бы информацию до сотрудников.
Но нет! Я, как ведущий актер, разыгрываю спектакль лишь для одного зрителя, сидящего в дальнем углу и с каким-то отрешенным взглядом смотрящего мимо меня в пустоту. Не удивлюсь, что и в смысл происходящего она не вникает, да и не слышит ничего из мною сказанного. А зачем ей это? С ее то миллионами, собственницей которых она станет спустя всего полгода, можно не только этот отель выкупить, но и половину побережья.
Странно, что она вообще сидит здесь, а не пакует чемоданы для перелета в теплые страны. Ах да, пока же на ее счетах пусто, как в холодильнике к концу самоизоляции. Ну так я постараюсь, чтобы они так и сверкали девственной чистотой.
— В ближайшее время ваши трудовые договоры будут переоформлены, а пока, — сворачиваю я надоевший мне фарс, — все свободны. Остальные вопросы завтра в порядке текущей работы.
Висевшая в зале тишина взрывается гулом голосов, шарканьем шагов расходящегося народа. Выдыхаю нервную усталость с каким-то плохо скрываемым облегчением, проводя раскрытой ладонью по лицу. Впереди еще один акт, теперь уже без посторонних зрителей.
Степан еле слышно откашливается, напоминая мне о той миссии, ради которой мы здесь.
— Она уходит, — негромко произносит он, не спуская внимательного взгляда с объекта.
Цепляюсь взглядом за тонкую женскую фигуру, спешащую покинуть зал, словно шулер, испугавшийся разоблачения.
Не так быстро, девочка, не так быстро…
Делаю глубокий вдох, словно прочищаю легкие для решающего и очень длинного монолога, и окликаю ее. Официально, с трудом выпихивая сквозь голосовые связки ее фамилию, прокатывающуюся по языку горьким привкусом. Слежу за тем, как Карина замирает на месте, впавшим в панический ступор сусликом. Народ вокруг, как безликая масса, резко тормозит, будто споткнувшись о невидимую стену, а затем, громко выдохнув, продолжает движение. Обтекает ее словно потоки бурной реки несгибаемый волнорез, а она так и стоит – не обернувшись.