Но девицам Витюк нравится. Пухленький, с голубыми глазами. Хотя стоит посмотреть на его руки, когда он, озираясь, выкладывает где-нибудь в подъезде шмотье из сумки, и все понятно. Пальцы у него мягкие как сосиски, да еще в перстнях, как у последнего фраера. Как фраер, он и гоняет с дружками по «броду» на отцовской «Победе». А после танцев они снимают дешевых чувих, загружают их в машину, как мешки с картошкой, и везут оттрахивать на дачу…
До седьмого класса Ленка училась с Витюком в литовской школе; причем тот ухитрился два раза оставаться на второй год – при таком-то папаше! Потом отец пристроил его в торговый техникум, а Ленка перешла в новую школу. Ее мать считала, что будущий филолог в этой стране должна знать русскую литературу…
Но ходит Ленка с яблонутым до сих пор. То они играют в настольный теннис, то он ее зовет в кино или на складчину, а теперь они и вовсе повадились в филармонию слушать симфонии – отец Витюка приобрел им абонемент.
Витюк у Ленки главный советчик, а у ее мамаши первый любимчик. Придет – «прилично» одетый, пробор с бриолином – усядется на кухне и пудрит им мозги.
Из-за этого Ленка и не пришла на общую стрелку. Хотя они с парнями железно сговорились собраться, чтобы обсудить, что она будет делать после десятого. Парни предлагали физмат, а мамахен трындела про филологический, понятно, при полной поддержке яблонутого.
За это Рыжук и решил ему врезать, когда пошел узнавать, в чем дело и они столкнулись в подворотне, куда прямо из кухни выходила Ленкина дверь. Они с мамашей жили в бывшей дворницкой. И врезал бы, но Ленка затянула Витюка обратно домой…
Потом выглянула:
– Мы, кажется, ревнуем? Ну и дурак.
И хлопнула дверью.
Все бы ничего, если бы она при этом не была расфуфыренной, как домработница, и не нацепила пошлые клипсы, которые этот яблонутый ей подарил – как последний писк моды.
– Нет, оставить это так нельзя, – сказал Мишка-Хитрожоп. И все с ним согласились.
Они стояли в подъезде у Мишки-Дизеля впятером и курили. Они всегда стояли у Дизеля в подъезде, когда шел дождь или было холодно.
Они были теми самыми «стилягами», о которых писали в сатирическом журнале «Крокодил» и разных юмористических приложениях. Эти «отбросы общества» в зауженных брюках и с длинными волосами, ходившие вихляющей походкой и откалывавшие буги, были типичными и отрицательными персонажами тех дней, неважно, что они рекордсмены в юношеской эстафете четыре по сто…
– Счастья нету… – пропел Мишка-Дизель. Подпрыгнув с переворотом, он достал ногой филенку на стене.
– Света нету… – с готовностью подхватил Сюня. И щелкнул ногой по выключателю. Техника прыжка у него была в порядке.
– Посреди чужих людей, – Махлин-Хитрожоп прыгать не стал, зато ловким щелбаном забросил окурок в урну через дорогу.
Настроение у всех было поганое. И эта песня из репертуара Марка Бернеса не даром вертелась в их котелках.
Рыжего отвалили, это понятно, они всегда грызутся, он ведь при ней вместо клоуна. Но следом послали Сюню выяснить, в чем дело. Так она и ему заявила, что просит их не компостировать ей мозги. И попросила передать (раз он такой «парламентер»), что сразу после школы она выходит замуж за маминого приятеля, который работает с мамой на почтамте: очень даже интеллигентный человек, во всяком случае, «представительный».
Такое нельзя оставлять безнаказанным.
– Может, разбежались, а?.. – сказал Витька-Доктор, зябко поежившись. – Сыро ведь… Ну не смог человек – Завтра мы ее и в школе увидим… Все уже дрыхнут в такой дождь…
Вокруг действительно никого не было. Все уже спали. В этом городе рано укладываются в дождь. Вечером в хорошую погоду все совершают моцион, а в плохую – как вымирают.
– С твоим характером, Доктор, только носки с покойников снимать, – угрюмо сказал Мишка-Дизель. И спросил, как скомандовал: – Пошли?
Махлин-Хитрожоп, подхватив у подъезда мокрого котенка, вручил его Мишке-Дизелю. Тот бесцеремонно раскорячил коту задние лапы и компетентно констатировал: «Сука». Дыхнув на «девочку» прокуренными легкими, он сунул котенка за пазуху. Махлин заскочил к Сюниной тетке, неизвестно, что он ей наврал, но вышел с семиструнной гитарой. У инструмента, правда, были оборваны четыре струны, зато на корпусе кто-то выжег паяльником туземца в плавках под пальмой, море и солнце.