Полозов посмотрел. Кровь больше не текла.
— Ну и что, — сказал он. — Тромб. — Поторопил ее: — Не стой, Варвара, не стой.
— Вы глядите, глядите, — сказала она.
Кровь не просто остановилась, а как бы спеклась, ссохлась, ее вдруг стало меньше.
— На желудок посмотрите, Виктор Борисович.
Полозов не верил. Там, где он с такой быстротой и блеском зашил порез, теперь появился рубец — плотный, бугристый, надежно схватывающий края, словно операция была сделана не полчаса, а по меньшей мере месяц назад.
Суматошно подлетела Галя с тампонами. Полозов, не глядя, поймал ее за руку.
— Пульс пятьдесят. Ровный. Наполнение среднее, — сказал анестезиолог.
— И здесь, — Варвара осторожно показала пальцем.
Диафрагма, которая только что висела клочьями, вдруг начала зарастать. Именно зарастать. Лохмотья еще остались, но сморщились, съежились, прилипли к ткани и потихоньку рассасывались. Между ними прямо на глазах появлялась молодая розовая пленка.
— Вы помните Анциферова? — шепотом спросила Варвара.
Полозов быстро повернулся. Варвара смотрела напряженно, желая сказать и не решаясь при посторонних.
Он, конечно, помнил. Еще бы!
Пленка закрыла всю диафрагму. Она была тонкой, просвечивающей, в нее миллиметр за миллиметром вползали капилляры.
— Что это такое? — очень тихо спросила Галя где-то за спиной.
— Приходит в себя, — предупредила Варвара.
Парень открыл глаза, повел по сторонам, с трудом сглотнул — сейчас заговорит.
— Наркоз! — рявкнул Полозов.
Анестезиолог подскочил.
— Вы же запретили.
— Наркоз! Наркоз! Быстрее!
Маска легла на лицо. Анестезиолог прижимал ее обеими руками, поглядывая с некоторым испугом.
— Он, значит, живой, — шепотом сказала Галя.
Диафрагма совсем заросла. Ясно проступали мышцы и сухожилия. Рубец на желудке рассосался — никаких следов. И кровь, заливавшая волость, исчезла: отдельные черно-краевые сгустки с каждой секундой бледнели и таяли.
— Ох, так и растак, — сказал анестезиолог. Он заглянул через плечо.
Варвара уничтожающе посмотрела на него. Он крутил головой.
— Ох, этак и разэтак.
— Надо зашивать, — нарочито громко сказала Варвара.
Полозов очнулся.
— Да-да, конечно…
— Виктор Борисович, — протянула Галя, — я ничего не понимаю.
— Я тоже, — мрачно отозвался он.
— Ох, так-так и еще раз так, — сказал анестезиолог.
Зашили быстро, хотя Полозов не торопился — накладывал стежки машинально.
Потом он бросил держатель, задумчиво стащил перчатки.
— Остальное — сами.
Варвара понимающе кивнула.
— И снимите повязку с ноги. Она ни к чему. — Взгляд его остановился на лице парня. Тот дышал спокойно, ровно. — Голова, я думаю, в порядке. Трогать не надо. Варвара Васильевна, закончите — зайдите ко мае.
— Елки-палки, — сказал анестезиолог, видимо, исчерпав словарный запас.
Затем они сидели в дежурке. Полозов курил. Варвара принесла чай. За окном была плотная ночь. На столе вод лампой лежала история болезни.
Молчали долго. Наконец Варвара спросила:
— Что будем писать, Виктор Борисович?
Он вяло ответил:
— А что писать? Характер травм, характер операции в полости и на конечностях.
— Он уже завтра будет ходить, — сказала Варвара. — Вспомните Анциферова.
Полозов прищурился. Варвара поспешно добавила:
— Нет-нет, фамилия другая. Я смотрела. И кроме того, Анциферову за сорок, а этот совсем молодой.
Полозов криво усмехнулся.
— Значит, так. Запишем полость… Запишем, что голова в порядке. Ошиблись на «скорой». А перелом… Запишем не перелом, а вывих…
Варвара отхлебнула чай.
— И правильно, Виктор Борисович. Хватит с нас Анциферова. Три объяснительных. Четыре комиссии. Рентген, анализы, протоколы… И кто поверил?
— Я бы на их месте ни за что не поверил, — сказал он.
— Только… Мы были не одни…
Полозов махнул рукой.
— Обойдется. Эта… Галя… вообще отпадает. Кто она? Студентка?
— Да.
— Ну вот… А тот фрукт… — Он сморщился. — Ну расскажет, ну потреплется в курилке, будет клясться. Поболтают и перестанут.
Помолчав, помешал ложечкой в стакане.
— Интересно, кто-нибудь еще видел нечто подобное? Или только вам везет? Надо будет осторожненько порасспрашивать.
— Я вот что думаю, — сказала Варвара. — А ведь их, наверное, много — таких. Ведь за два года — второй случай. И опять у нас. А если и у других хирургов? А сколько больниц в городе? Нет, этих людей много, Виктор Борисович.
— Это не люди, — устало сказал Полозов.
— А кто? — она спросила испуганно.
— Не знаю, — сказал Полозов. — Не знаю. Но только это — не люди…
Галя шла по тихому коридору. Свет был притушен. Больница спала. За столиками клевали носами ночные сестры.
Сегодняшний случай не выходил у нее из головы. Странная какая-то история. Ничего не понять. И Виктор Борисович не объяснил. Тоже — врач, принял живого за мертвого. Называется, практика.
Она повернула за угол.
У окна стоял парень. Тот самый, которого оперировали. Курил в форточку, сильной струей выдувая дым.
Увидел ее, подмигнул:
— Спокойной ночи, доктор.
У него было очень приятное лицо — серые глаза, прямой нос, шапкой светлые волосы. Рослый, плечистый. Наверное, спортсмен, может быть, даже мастер.
Но удивительно: тяжелейшая операция, а он ходит.
— А здесь нельзя курить, — сказала Галя.
— Да? — Он улыбнулся беззаботно. — Я только одну, напоследок.
— И вам нужно лежать, — сурово добавила Галя, вспомнив про операцию.
Он бросил окурок в форточку, засмеялся.
— Почему вы такая строгая? Не надо… Вы еще дежурите?
— Да, — сказала Галя.
Он опять подмигнул — весело.
— Вот и хорошо. Давайте познакомимся.