— Стойте! — вскричал кызлар-агаси громоподобным голосом, когда услышал топот ног убегающих людей.
Отец Хорен остановился, а женщинам велел идти дальше.
— Подождите, говорю вам! — повторил более грозно главный евнух.
— Что тебе надо? — спросил молодой монах, преграждая великану путь.
— Куда ты их ведешь?
— Это мое дело.
— Твое дело? — проговорил с сарказмом властелин над девушками. — А вот это — мое дело!..
С этими словами он с силой поднял саблю над головой монаха. Но отец Хорен с удивительной ловкостью отразил этот удар. Евнух снова поднял саблю и свирепо зарычал:
— Теперь держись!
Монах отклонился в сторону, и громадная сабля великана, задев крупный сук дерева, срезала его и бросила на землю.
В ту же секунду отец Хорен нанес ему удар саблей в бок. Хотя удар и был сильный, но евнух, казалось, не почувствовал боли и сделал новый выпад. Тут подбежала Сара и с маху воткнула свой кинжал в живот евнуха со словами:
— Подыхай, негодяй! До каких пор ты будешь издеваться над несчастными женщинами?
Точно огромная колода, евнух рухнул наземь и испустил дух.
Беглецы подошли к дверце сада, укрытой за деревянной решеткой.
— Я знаю, как ее открыть… — сказала Паришан, поднеся руку к ползунку засова.
Что она проделала, неизвестно, но ползунок был отодвинут, дверь открылась, и они вышли на улицу. Здесь Паришан спросила Зубейду:
— Ты узнала его?
— Конечно, — ответила ханум, и в ее голосе послышались радостные нотки.
Они вышли на улицу и направились в армянский квартал. Солнце стало пригревать, и серые облака отразили его первые лучи. На улицах еще царила тьма. Высокие лесистые горы вокруг долго сопротивлялись солнцу, пока позволили его лучам проникнуть в крепостной город, захороненный на дне глубокого ущелья.
Население все еще пребывало в смятении. А лесные птицы приступили к ранним веселым перекличкам. Они словно смеялись над варварством людей, словно говорили: «Смотрите, как мы веселы и счастливы, потому что не питаем друг к другу вражды и злобы, и нам нечего делить…»
Впереди шли отец Хорен и Зубейда. Ханум молчала. Молодой монах несколько раз пытался заговорить с ней, но получал лишь краткие, односложные ответы.
— Наверное, ты устала, ханум, — сказал он, заметив, что она отстает.
— Да, семь лет взаперти — не так-то просто… Я почти разучилась ходить, — грустно ответила женщина.
— Позволь взять тебя за руку.
Госпожа протянула ему руку.
А Сара, желая помочь Паришан, сказала:
— Ты устала, дорогая, дай ребенка.
— Да нет, ничего, — ответила Паришан, — ребенок помешает тебе, ты ведь исполняешь роль мужественного телохранителя, у тебя должны быть свободны руки.
— Ты смеешься надо мной, Паришан?
— Почему же? Я видела, как ты проткнула главного евнуха. Нам может еще раз понадобиться твоя помощь.
Мимо них с громкими возгласами прошли группы вооруженных мусульман. Но так как они были уверены, что в это время ночи ни один армянин не осмелится выйти на улицу, то не обратили на наших беглецов никакого внимания.
Только один из них спросил:
— Куда вы идете?
— В ту сторону, — бросил отец Хорен.
— Там вы не пройдете, это армянский квартал, все улицы запружены.
— Как запружены?
— Идите… Сами увидите.
И мусульманин торопливо ушел.
В самом деле, первая же улица, которой они достигли, была забаррикадирована армянами. Друг на друга были нагромождены телеги, плуги, всевозможная домашняя утварь, ящики, бочки.
— Здесь невозможно пройти, пойдем по другой улице, — сказал отец Хорен.
— Почему? Ведь это же армяне, — сказала Сара. — Они нам ничего не сделают!
— Пока армяне поймут, кто мы такие, в нас будет разряжено сотни ружей.
Беглецы повернули на соседнюю улицу.
— Быстро же они подготовились! — Сара была в восторге.
— Оружие придаст человеку смелости, — заметил отец Хорен. — Мы им дали оружие и сразу получили отличных бойцов.
— Неужели армяне умеют хорошо сражаться? — спросила Зубейда.
— Армяне такие же люди, как и все остальные, ханум, — ответил отец Хорен. — Дайте человеку глаза, и он сам найдет путь…
XXIII
В то самое время, когда огонь пожирал все вокруг, когда с грохотом обваливались великолепные сооружения замка, а люди боролись с пожаром, когда наши беглецы выбирались из сада, — в это время в центре просторного дворцового двора перед разгневанным ханом стоял его визирь. Отблески пламени освещали лица двух владык страны.