Выбрать главу

"Да, ты спишь, - раздался у него в голове ровный бесплотный голос. - И этот твой сон я... измыслил. Так удобнее. Мне надо поговорить с тобой. Тебя интересует, почему мы решили обратиться именно к тебе? Да только лишь потому, что здесь оказался именно ты, а не другой. Мы прозондировали твое будущее, и оказалось, что ты нам подходишь".

- Никто другой, значит, не подходит? Весьма лестно...

"Ирония твоя не к месту. Подходят, и другие есть. Ты бы удивился, узнав сколько их".

- И вы всех так вот... вербуете?

"По-разному. Только не вербуем, в смысле - не заставляем работать на нас. Все вы работаете сами на себя!"

- Простите, но в чем тогда ваш интерес?

"Люди. Среди вас стало очень много зла. Ты ведь заметил, что мысли для нас - категория не отвлеченная. Мы чувствуем их, мы пользуемся ими, как инструментом, мы, в конце концов, живем в них, как в атмосфере..."

- Ноосфера Вернадского. Никогда бы не подумал, что это не отвлеченное понятие!

"Однако это так, к нашему сожалению. Потому что в последние десятилетия мы живем под воздействием все усиливающегося давления зла. Вы тоже, хоть каждый из вас в отдельности этого и не чувствует. Но ваш социум, ваша страна разъедается, как раком, злом, которым в последние несколько лет пропитался каждый камень в ваших городах, от которого чахнут и гибнут растения вблизи ваших поселений. А мы - мы страдаем от этого физически, под угрозой само наше существование..."

- Что же могу сделать я? У вас, конечно, есть какой-то план?

"Мы предлагаем - простите за трюизм, - культивировать разумное, доброе, вечное... И времени терять нельзя".

- Очень уж это выглядит просто...

"Зато выполнять будет далеко не просто. Законы джунглей среди вас, людей, укоренились очень уж сильно. Но мы поддержим тебя, как поддерживаем других..."

- Но я ведь еще не решил!

"Ты уверен?" - несмотря на то, что мысль существа была лишена тембровой и эмоциональной окраски, ирония была легко различима. - "Однако у нас с тобой получается разговор слепого с глухим. Так посмотри же, каков мир, в котором ты живешь!"

В тот же миг Федор содрогнулся от боли и ужаса. Он терял сознание от хриплого крика, напоминающего вой. В нем не было ничего человеческого, только боль и страх. Федор чувствовал, что если это сию минуту не прекратится, сердце у него остановится... Ужас схлынул, полураздавленный Федор с трудом глотнул воздух, как всхлипнул. В голове у него прозвучало: "Это прямо здесь, в поселке, три пьяных хулигана пытают женщину - нужны деньги на водку. А вот что происходит в центре поселка..."

На Федора обрушился град ударов. Одновременно его затопило глубокое, безнадежное отчаяние. Хотя боли от ударов он почти не ощущал, он понимал, что его забивают насмерть. Били ногами - под ребра и в печень. Под ударом что-то хрустнуло и солоно стало во рту. Но всего страшнее было то, что каким-то сверхъестественным образом Федор был и теми, кто добивал слабо хрипящую жертву, чувствовал злобное наслаждение ее мучениями, сладостное чувство власти над беспомощным, все еще беспорядочно шевелящимся существом на земле у ног. Федор чуть не разрыдался от бессильного желания помешать происходящему. Существо прокомментировало: "Может быть, теперь ты не будешь считать нас вздорными резонерами, сующими нос в ваши, людские дела. Я краешком, чуть-чуть, подключил тебя к происходящему только здесь, в поселке. А я, и все мы постоянно несем в себе происходящее не только здесь. Надеюсь, ты понял, чего это нам стоит, почему мы обращаемся за помощью".

- Не надо, - прохрипел Федор, обхватив голову руками. - Достаточно. Я хочу проснуться.

Федор помотал головой, застонал, пытаясь избавиться от щемящей тоски и отчаяния, охвативших его, и... проснулся. В дверь веранды заглянула смеющаяся Ольга:

- Небось, опять приснилось чего? Очень уж вы стонали во сне.

Федор сел и мрачно - сон все еще стоял перед глазами - сказал:

- Да, теперь я понимаю Хому Брута...

- Брута? - непонимающе подняла брови Ольга.

- Студиозус из гоголевского "Вия". Помните, кого он там увидел?

- Панночку?

- Вия. Я впервые понял, почему Хома Брут умер, когда Вий открыл глаза. Он увидел в них себя...

Похоже, Ольга не поняла его, но веселье сползло с ее лица. Она неловко помешкала в дверях и неуверенно сообщила:

- Ну, я пойду на стол накрывать.

А Федор посидел немного в мрачных размышлениях и пошел принимать душ. На улице который уже день стояло ведро. Все вокруг было наполнено светом, теплом и жизнью, и в абстрактное зло как-то не верилось. Спросить Ольгу, не случилось ли чего в поселке этой ночью, он не решился.

X

Завтракали в молчании. Аркадий поглядывал на Федора с несчастным видом - не хотел, чтобы тот уезжал. Договорились, что поедет он после обеда, и все почувствовали облегчение, словно удалось отложить принятие какого-то решения.

Минут сорок Федор провозился с машиной, что-то подтягивая и регулируя. Аркадий топтался рядом, подавая ключи и заглядывая под днище. Наконец, Ольга сжалилась и отправила Аркадия в магазин. Федор вымыл руки и сидел на скамеечке, покуривая и наблюдая, как хозяйский кот крадется к воробьям. Стиравшая в ванной Ольга вышла с бельем и принялась его развешивать. Потом подошла к Федору и уселась рядом, тыльной стороной руки отбрасывая волосы со лба.

- Что имелось в виду, когда сказали, что мне помогут? - спросил Федор, словно продолжая прерванный разговор. Ольга не удивилась:

- Сделают вас менее уязвимым для злых сил. Во-первых - здоровье...

- А во-вторых?

- Ну-у... Вы должны владеть обстоятельствами, а не они вами...

- То есть я стану одним из вас. Не человеком...

- Скажем, не совсем человеком. Но вот я, например, вам ведь не противна? - она кокетливо повела плечом. - Так что же во всем этом такого уж плохого?

Федор только поежился, представив себе монстра из сегодняшнего сна. Ольга легко коснулась его руки:

- Не берите в голову. Домовые, гоблины, гномы, нимфы, лешие, еще более странные и неприятные существа - к вам ведь все это отношения не имеет. Но зато выздоровеете и жить будете не каких-то восемьдесят лет...

Федор промолчал, да она и не ждала ответа.

Вернулся Аркадий. Тут же выяснилось, что он купил что-то не то. Он здорово из-за этого расстроился, засобирался было обратно в магазин, и Ольга его еле отговорила.

От обеда он, как в день приезда, отказался, ограничился чаем. Аркадий запричитал было по этому поводу, но выяснилось, что развешенная и уже подвялившаяся рыба так и не собрана, и он отправился собирать ее и складывать.

Уезжал Федор примерно в то же время, что и приехал. У машины остановились, говорить оказалось не о чем. Неловкость прощания затянулась, и Федор, пробормотав: "До свидания. И спасибо за гостеприимство...", - сел в машину и отъехал. В зеркальце заднего вида была видна дородная фигура Аркадия, стоявшего, опустив руки, затем повернувшего голову - видно, позвала Ольга, - и скрывшегося во дворе.

Машина поднимала облачко пыли, тут же сносимой ветром в сторону. На центральной площади поселка стояла кучка молодых женщин или девчонок, ожидавших местного, дважды в неделю, автобуса. Федор замедлил ход, намереваясь подвезти кого-нибудь. Но, непроизвольно, он разглядел отвислые, несмотря на молодость, зады и бесформенные фигуры - все то, чего не замечал раньше, - в его сознании прозвучала безмолвная музыка танца русалок, он вздохнул и прибавил скорость.