Он игнорировал коня, пока тот ему не понадобился в битве. А потом была вспышка света — и Чистокровного не стало.
Адолин тяжело вздохнул. Все сделалось таким безумным. Не только Чистокровный, но и то, что он сотворил с Садеасом, а теперь еще и расследование…
Наблюдая за Храбрецом, он как будто немного успокоился. Адолин стоял на прежнем месте, прислонившись к стене, когда появился Ренарин. Младший Холин сунул голову в дверной проем, осмотрелся. Он не отпрянул в смущении, когда Храбрец галопом проскакал мимо, но все же взглянул на жеребца с опаской.
— Привет, — бросил Адолин.
— Привет. Башин сказал, что ты здесь.
— Захотел проверить, как дела у Храбреца. Отец в последнее время слишком занят.
Ренарин приблизился.
— Ты мог бы попросить Шаллан, чтобы она нарисовала Чистокровного, — предложил он. — Держу пари, она, э-э, все сделает как надо. На память.
Вообще-то, это было неплохое предложение.
— Ты искал меня?
— Я… — Ренарин проследил взглядом за Храбрецом, который снова прогарцевал мимо. — Он такой возбужденный.
— Ему нравится публика.
— Они не вписываются, знаешь ли.
— Не вписываются?
— У ришадиумов каменные копыта, — напомнил Ренарин. — Они крепче, чем у обычных лошадей. Их вообще не надо подковывать.
— И поэтому они не вписываются? Я бы сказал, они вписываются лучше, чем… — Адолин посмотрел на Ренарина. — Ты имел в виду обычных лошадей, верно?
Ренарин покраснел, потом кивнул. Люди иногда испытывали трудности, желая уследить за его мыслями, но это происходило лишь потому, что он, как правило, был очень вдумчивым. Думал о чем-то глубоком, о чем-то блестящем, а упоминал лишь отрывки. Из-за этого Ренарин казался непоследовательным, но, узнав его как следует, любой бы понял, что этот юноша не пытается напускать на себя таинственность. Просто иной раз его губы не успевали за мозгом.
— Адолин, — сказал он негромко, — я… э-э… я должен отдать тебе осколочный клинок, который ты добыл для меня.
— Почему?
— Мне больно его держать. И всегда было больно, если честно. Я думал, дело во мне, я странный. Но мы все такие.
— Ты о Сияющих?
Он кивнул:
— Мы не можем использовать мертвые лезвия. Это неправильно.
— Ну, полагаю, я могу найти кого-то, кому он пригодится, — отозвался Адолин, прикидывая варианты. — Хотя, вообще-то, выбирать должен ты. Этот клинок — твой дар по праву, и тебе следует самому выбрать преемника.
— Я бы предпочел, чтобы это сделал ты. Я уже отдал его на хранение ревнителям.
— И это означает, что ты будешь безоружен.
Ренарин посмотрел в сторону.
— Или нет, — продолжил Адолин и ткнул брата кулаком в плечо. — Ты уже добыл замену, ага.
Ренарин снова покраснел.
— Ах ты, хитроумная норка! — воскликнул Адолин. — Ты сумел сотворить клинок Сияющего? Почему не сказал нам?
— Это случилось недавно. Глис сомневался, что способен на такое… но нам нужно больше людей, чтобы работать с Клятвенными вратами… так что…
Он глубоко вздохнул, потом отвел в сторону руку и призвал длинный светящийся осколочный клинок. Тонкий, почти без гарды, с волнистыми складками на металле, как будто его выковали.
— Великолепно. Ренарин, это потрясающе!
— Спасибо.
— Так почему же ты смущен?
— Я… разве?
Адолин бросил на него хмурый взгляд.
Ренарин отпустил клинок:
— Я просто… Адолин, я начал вписываться, понимаешь? Четвертый мост и то, что я стал осколочником. А теперь я снова во тьме. Отец хочет, чтобы я был Сияющим и помог ему объединить мир. Но как же мне учиться?
Адолин почесал подбородок здоровой рукой:
— Хм. Я предполагал, что все это просто пришло к тебе. Не так?
— В каком-то смысле. Но это… пугает меня. — Ренарин поднял руку, над которой, словно дым над костром, закружились струйки буресвета. — Что, если я причиню кому-то боль или что-то испорчу?
— Такого не случится, — заявил Адолин. — Ренарин, это сила самого Всемогущего.
Ренарин смотрел лишь на свою светящуюся руку и совсем не выглядел убежденным. Поэтому Адолин взял его за руку своей здоровой рукой и сжал.
— Все хорошо, — сказал он младшему брату. — Ты никому не причинишь вреда. Ты здесь, чтобы спасти нас.