— Скажи, что такое Локус-2?
Он издевательски усмехнулся:
— Это просто место. Место-два. Странные вопросы ты задаешь. Ты ведь из нас двоих лингвист.
— Допустим. Но тогда получается, что ты… Ты мертв?
Крымов отрицательно помотал головой:
— Не дури. Как видишь, я жив и даже почти здоров, насколько это возможно для инвалида. Вот только мне интересно, как ты отнесешься к такому предположению: а вдруг К-в в этих записках — вовсе не Крымов. А, например, Князев. Что скажешь, @Knyaz_E?
— Не понимаю, о чем ты, — сказал я, пытаясь справиться с внезапным приступом дурноты.
Никогда, никогда больше не буду пить таблетки! Даже от головной боли.
— Ты просто не хочешь понимать. Ты думаешь, что я и весь наш разговор — всего лишь реакция на препараты, которыми тебя напичкали. Ты хватаешься за соломинку, когда думаешь, что я — это мираж, иллюзия, бред твоего подсознания или наркотическая галлюцинация. Оставь всю эту чепуху.
— А чем ты докажешь, что это не так? Ведь…
Он раздраженно перебил:
— Довольно! Чем ТЫ докажешь, что не являешься МОИМ навязчивым видением?
Я скептически хмыкнул, надеясь, что это выглядит естественно, но уже ощущая бездну впереди. В двух шагах по прямой.
Крымов вперился в меня цепким холодным взглядом. Все-таки сотрудников спецслужб можно всегда вычислить по тому, как они на тебя смотрят. И я уже не сомневался, что Марк и мой собеседник были, как говорится, из одной песочницы.
— Я пришел сказать тебе о Лаиле, — нарушил долгую паузу он.
— О… ком? — глупо переспросил я.
Это всего лишь странный, идиотский сон. Вот сейчас я проснусь и…
— Ты не спишь. Ты не болен. Просто вспомни, как в детстве ты прочитал притчу про ассирийского царя Ассархадона, который захватил в плен Лаила, — ответил он спокойным и даже слегка убаюкивающим тоном.
— Причем тут Ассархадон? Ну, допустим, и что? — ответил я на автомате, внутренне сжимаясь, как перед ударом.
Еще шаг до пропасти.
— «Ты и Лаил — одно и то же». Так говорил Ассархадону некий мистически возникший старец, призывая его не убивать пленника. И ты наверняка помнишь, что старик убедил царя в правдивости своих слов. Любопытный момент: считается, что именно Ассархадон построил так называемую Вавилонскую башню — зиккурат Этеменанки. Что случилось после этого, объяснять не надо, Библию ты тоже читал. Так вот, ты и Лаил — одно и то же. Ты и Ассархадон — одно и то же. Ты и я — одно и то же. Время строить башню.
Я не успел ничего сказать. Он подался вперед и резко выкрикнул:
— Вспоминай!
И голос его был как хлыст.
Глава 16
Писатель
Господи, до чего погано в клинике неврозов. И кто здесь? Я! Я, @Scomorroh, который всегда с пренебрежением относился к воплям знакомых писателей, поскольку знал, что больше всего нашу братию заботят, по меткому выражению одного фантаста, «тиражи-бабки».
Я всегда честно считал, что, если ты умеешь складывать буквы в слова настолько хорошо, чтобы людям это было интересно читать, настолько, что они готовы за это платить, значит, складывай их. Каждый день. Даже если не хочется. Бери и складывай, поскольку, ты должен давать текст.
Остальное, все это «я так вижу мир», это все «истерика творца». Игра на публику или оправдание собственного пьянства. Очень, знаете ли, удобное оправдание.
Но двор того замка, мальчик, сидящий у корневища Черной Ели, щупальца, уносящие Рэнсона во тьму…
Я потерялся.
Поначалу я думал, что это просто сны. Очень реалистичные, чертовски увлекательные сны. Пока не навалилась депрессия. Я не понимал, что происходит. Да что я несу, я и сейчас ни хрена не понимаю.
Ехать до клиники неврозов далеко. Я забиваюсь в конец вагона, вжимаюсь в сиденье, и еду, бесцельно обновляя приложение #fb на смартфоне, не видя ничего вокруг, читаю снова и снова бессмысленные реплики, полные идиотического бизнес-энтузиазма, и бешусь еще больше. Каждая строчка, каждая реплика — фальшь, вопль в пустоту, истерический смешок человека, до усрачки перепугавшегося, обнаружив, что его жизнь пуста, как коробка недостроенного дома. И он стоит посреди этой пустой коробки — один, ночью, в грязи и холоде, в запахе холодного сырого цемента, и орет в черную пустоту.
И так каждый… каждый. И я ору, я пытаюсь, чтобы не было так страшно, и тоже ору, боясь поднять голову и увидеть напротив…
Чего я боюсь?
Всего.
Сначала меня стала раздражать громкая музыка. Потом я начал на каждого встречного смотреть, как на быдло, которое собирается оскорбить или ударить меня.