Меня спасло лишь бесчисленное количество времени, которое мы проводили в фехтовальном павильоне. Я знал его манеру боя и смог выстоять. Но это был лишь первый натиск.
Бесстрастный, молчаливый, он отступил и застыл, опустив голову. Марионетка, которой перестали управлять.
Вдруг — голова дергается, на меня смотрит мраморно-белое лицо с синими губами. Губы растягивает улыбка, тепла в которой — как в корневище Черной Ели. Стремительный взмах меча. Я успеваю отступить, но руки тяжелеют, я уже не отбиваю удар — просто отмахиваюсь. И снова.
И снова.
Пока не понимаю, чего же не хватает в атаках Рэнсона. Он всегда был мастером импровизации. За счет этого и побеждал. Даже не за счет техники, у него были огрехи, но он просто не давал их использовать, сплетая стандартные комбинации ударов в немыслимые кружева, делая свои атаки похожими на выступления гимнастов. Сейчас меня атаковал учебник фехтования.
Я шагнул в сторону, отбил рубящий удар сверху и сделал выпад. Ну?!
Да — классическая защита, хрестоматийная связка движений. Сейчас должен быть ответный выпад. Есть!
— Заходите. Заходите, доктор вас ждет, — медсестра смотрит с профессиональным спокойным дружелюбием, от которого сводит скулы.
К счастью, меня не засунули в стационар. Дурдома я бы не вынес. В прошлом мне не раз приходилось бывать там. В качестве посетителя.
Никогда не хочу видеть свою жену, свою Ольку — так. Сидящей за дешевым пластиковым столом в комнате для свиданий. Суетливо и неловко достающей какую-нибудь снедь, которую я буду жадно и стыдливо жрать, давясь и ненавидя ее за то, что она смотрит на мои пальцы, белые, истончившиеся, мелко дрожащие…
Тонкие белые пальцы на черной рукояти меча. Такое знакомое и такое чужое лицо выплывает из темноты. Тьма обволакивает Рэнсона, и она пахнет мокрой холодной хвоей. Хвоя должна пахнуть не так, почему-то думаю я. Она должна пахнуть… теплом, чем-то сладким, душистым, и должен быть еще какой-то запах. Кисловато-свежий, озорной, вызывающий в памяти детский смех и маленькие руки, тянущиеся к золотистому светящемуся шару.
Видение пропадает, лезвие с шипением скользит по лезвию, и я даю Рэнсону прижать меня к стене, мертвые глаза внимательно смотрят, как я пытаюсь отжать его, лезвие все ближе к моей шее, и тут я подло бью коротким ножом в обтянутый клепаной кожей бок. Рэнсон вздрагивает и недовольно ворчит. Я бью снова, ловлю момент дрожи и отталкиваю его от себя. В соседнем зале вздымается и шипит пламя факелов, слышатся чьи-то шаги и от их звука у меня замирает сердце. Я кидаю нож в мертвое лицо, Рэнсон отбивает клинок и в этот момент я делаю прямой, простой, примитивный выпад. Только целю — в лоб. Острие с глухим стуком пробивает кость и я ору. Ору и давлю, давлю, потом пинком сбрасываю извивающуюся тварь и одним ударом сношу голову тому, кто столько лет был моим другом.
— Ты этого хочешь?! — ору я в темноту зала, — Этого? Чтобы я остался один? Так вот он я! Один! И я иду к тебе!
— Почему вы чувствуете себя таким одиноким? Ведь вы говорили, что семейная жизнь у вас складывается удачно?
Как ей объяснить? Как объяснить то, что не понимаешь сам? Как рассказать, что, постепенно, смс пришли на смену звонкам, что шутишь ты уже над ее записями в #fb, а она лайкает твои фото? И даже не ревнует, когда тебя комментируют девушки с симпатичными мордашками на юзерпиках? В какой момент @GameOfThrones стали важнее вечернего разговора о том, как прошел день? А ты перестал писать потому, что бормотание телевизора раздражает не меньше, чем отсутствие обновлений в #fb?
Совсем страшно стало, когда я понял, что мне н е ч е г о написать в #fb. Я чувствовал себя полностью опустошенным и сидел, тупо глядя на белую с синим страницу, понимая, что гляжу на абсолют пустоты, на воплощение антинирваны, на то, что лежит по другую сторону суетной, страдающей, но живой сансары… Тогда я впервые испытал это — невозможность дышать.
Я скорчился на пороге зала, не в силах вдохнуть. Шаги за спиной все ближе. Медленные шаркающие шаги. Тот, за кем я шел по коридору, тот, кто растворился в тенях… Некромант? Он? Его порождение растворилось в тенях замка? Или это как раз оно — пришло за мной, когда я разделался с поднятым из небытия Рэнсоном?
— Что с вами? — врач все так же спокойна и заботлива. Я должен рассказать ей о том, как я перестал дышать. И как начал дышать снова. Никакого волшебства. Я просто сделал вдох. Мир остался все таким же — отделенным от меня тонкой, прозрачной, чуть дрожащей словно стенка мыльного пузыря, пленкой. А я был внутри пузыря, и сквозь него все проходило ослабленным. Звуки, мысли, чувства, и они все истончались и истончались, пока не остались лишь их определения. Ничего не значащие слова, которые я продолжал писать, набирая их на виртуальной клавиатуре @Nokia в надежде, что кто-то по ту сторону поймет их смысл. Смысл, которого не понимал я сам.