Сгустки холодного воздуха проникали во все щели уличных тротуаров. Жижа из сердцевины деревьев становилась медленнее, а ветки ломались под тяжестью снежных крон. Дети игрались морожеными шариками, бросались ими, поглощали их. Льдины поступали в их желудки и постепенно заполняли горячие дыры их тел. Никто не говорил об обморожении: всем было тепло.
Трупы укладывались рядами, по несколько десятков подряд. Считать никто уже даже не думал, было ясно - цифра перешла за тысячу. На войне это не страшно.
Наоборот, ищешь то, чего мог бы бояться. Ибо только страх указывает на то, что ты еще жив. На то, что ты не просто кусок мяса, но еще съедобное животное.
Дебют. Меня все еще тошнит от людей, но я уже хотя бы могу на них смотреть. Всюду трупы. Живые люди давно не встречались. Зима прошла быстро, несмотря на страшные холода. К тому моменту, я уже полностью овладел собой и больше не боялся смерти. Конечно, мне просто хотелось в это верить.
Сейчас я находился в одиночестве. Уже более двух недель. Нас перебрасывали на какой-то секретный штаб и говорили, что все закончилось. Самолет потерпел крушения, вряд ли, конечно, по своей вине, и мы «приземлились» где-то глубоко в Испании. Было жарко, но мы все выжили. По истечению недели, остался только я. И меня удивлял тот факт, что мы не встретили ни одного туриста, ни одного мула, пока бродили с тяжелыми травмами по этой, как нам казалось, пустыне.
Величие естественных явлений ничто в сравнении с теми органическими процессами, которые происходили с нами во время и после «посадки». Один из нас - ариец, сильный и накаченный молодой паренек, сходил с ума от бешенства, словно вся Германия глаголила с его слов. Это было даже забавно, хотя и чересчур демонстративно. Второй - десантник, русский. Никогда не видел, чтобы столько пили. И умер он впоследствии от жажды, ну и, естественно, от истощения: пострадал больше всего, он был смирным и молчаливым. Еще были старичок из Афганистана. Неясно, как его угораздило попасть в этот конфликт до сих пор, хоть мне уже после стало ясно, что именно из-за него, нас и доставляли, словно эскорт услугу: на личном самолете и в кратчайшие сроки.
Еще была женщина: она скончалось первой. Из госпиталя. Я плохо ее знал, и мы мало разговаривали, но я, кажется, ее любил. В лагере военнопленных ее часто насиловали, как свои, так и чужие. Она держалась. Идти было некуда: раньше это место было ее домом. Она сбежала со мной, я не мог ее там оставить.
Насколько хорошо я понимал русский, она была балериной: еще до войны она ездила в Москву и танцевала в Большом Театре. Дебют. Совершался почти каждую ночь, жестоко и тихо. Тогда я впервые задумался, почему не остался дома. Потому, что мне уже не было даже ее жаль, и это пугало.
Единственный вопрос, который возник у меня, почему она еще жива. На что она отвечала без колебаний, глядя мне прямо в лицо: «почему-то».
Когда меня нашли полумертвого где-то в центральном районе центрального парка Андалузии пару мулов с туристами из Японии сверху, я говорил именно эти слова. Бред сумасшедшего. Я почти дошел до цивилизации. Меня отвезли в какой-то затхлый домишка, какого-то отшельника, постигающего «природу». Я просто был без сил. Бехеровка меня разбудила. Я сказал дедку, что у меня нет родственников и я просто турист, который заблудился.
Достоевский изнемогал от головных болей
Бегство
Я злилась. Ни одна женщина не хотела этого признать, но морщины проявлялись очень активно в такие моменты. Меня раздражали запахи, звуки окружающего гула. Толпы полуразвалившихся полуголых мужланов окружали каждый ближайший метр на расстоянии километра вокруг. За время, проведенное в поле, на этой чертовой ферме с братишкой, меня не должно было уже ничего смущать. Когда каждый день видишь, как еще вчерашние активные мускулы сегодня стали кормом для червей и крыс, а распростертые полуизрубанные тела испускают дыхание у тебя на руках, лишаешься всего, что могло бы еще иметь ценность для такой категории как стыд.
Мне уже не было стыдно за волосатые ноги, и неостриженные ногти, за блошек в голове и рваный бюстгальтер. Меня не волновали нечищеные зубы и отсутствие макияжа. Но я чувствовала себя красивой и сильной.