Запустив пальцы в волосы, Гермиона устало выдохнула:
— Я перегнула палку.
Малфой ничего не сказал, только ободряюще приобнял её за плечо.
Драко Малфой — только он в такие моменты мог привести её в чувства. Ему с лёгкостью удавалось лёгким прикосновением, потушить тот яростный огонь внутри неё, сменить его на покой. Гермиона благодарила его, на что в ответ он только тепло улыбался и обещал придумать что-нибудь.
Конечно, она могла начать принимать зелье сна без сновидений и, в конце концов, она так и поступила. Каково было её разочарование, когда на утро она почувствовала тоску и острую нехватку чего-то, что стало обыденным для её жизни.
Долохов стал необходим ей.
Как только эта мысль ушатом ледяной воды обрушилась на неё, тогда-то Гермиона по-настоящему испугалась.
6
Долохов выводил Гермиону из себя, напоминал о всех его жертвах, подробно описывал свои беспорядочные половые связи. Она злилась или заливалась краской, заканчивала допрос раньше времени и единожды расплакалась. Пожиратель, видя её слёзы, советовал сменить работу, мол, слишком Грейнджер чувствительная. И она действительно дала слабину, когда взяла в руки пергамент и аккуратным почерком стала выводить увольнительную. Были тому виной потусторонние силы или пресловутый рефлекс решать проблему, а не бежать от неё, но Гермиона скомкала лист и отправила его в урну.
Чашка горячего кофе, короткий диалог с кем-то из авроров, допрос — всё это превратилось в «день сурка» для Гермионы. Голова готова была разорваться от давления окружающего мира и видений, приходящих к ней каждую ночь.
Встречи с Малфоем сокращались, а в один из дней Гермиона и вовсе попросила о перерыве в отношениях. Драко смотрел на неё в недоумении, его интересовало подобное поведение, ведь он как никогда старался и делал всё возможное и даже чуточку больше, чтобы они смогли наконец стать настоящей семьёй. Но вразумительных ответов он не получил. Гермиона замкнулась в себе, пряча ото всех свою паразитирующую тайну.
С каждым днём она теряла ту нить, связывающую её с реальным миром, который шерстяным клубком путался с видениями. Грейнджер приготовилась к самому худшему, когда поздним вечером, сидя в давно остывшей воде наполненной до краёв ванны, уловила себя на мысли, что происходящая интимная вакханалия с Долоховым была реальностью, а следственные допросы глупыми видениями.
Долохов терзал её, а она не могла отказать ему, да и не хотела. Поддавалась его сладостным пыткам ночь за ночью. Куталась во влажную простынь, лаская себя сквозь ткань белья, истекая смазкой. Разрывала тишину ночи стоном, достигая оргазма.
Просыпалась и злилась на себя за помутнённый рассудок и болезненное помешательство; на Долохова за ту призрачную плеть, хлещущую её по лопаткам, приказывающую телу подчиниться. Кричала, зарываясь одеревенелыми пальцами в волосы, настолько громко, насколько позволяли голосовые связки.
Про заглушающие чары она давно забыла, потому уже никак не реагировала на косые взгляды соседей, выходя утром из дома. Гермиона плакала от безысходности и обещала себе пройти лечение от этой болезни. Болезни-зависимости от пожирателя, который и был единственной панацеей.
***
Гермиона не могла найти разумное объяснение, почему сейчас, в три часа ночи, она идёт по коридору Азкабана. Почему обдумывает все видения, пытаясь провести между ними параллель. Была ли вообще между ними связь или же всё происходящее лишь плод воспалённого разума? И главное — почему она считает своим спасением
его?
Она остановилась, практически заставила себя развернуться и убежать прочь, куда-нибудь ближе к Мунго, но что-то упорно продолжало невидимыми верёвками притягивать её к камере номер шесть.
Ещё пара шестёрок и этот символизм стал бы завершающей точкой сумасшествия.
Решётка с противным скрипом пришла в действие, пропуская внутрь Гермиону. Пожиратель сидел на своеобразной постели, точнее, грязном порванном матрасе, который успел покрыться зловонной плесенью по краям. В углу одиноко горела свеча, её свет падал на осунувшееся бледное лицо преступника, но даже крохотного дрожащего огонька хватало для того, чтобы разглядеть глаза Долохова, полные ненависти и совершенного сумасшествия.