Аньелла просила за Юберту — нельзя ли ее перевести из далекой обители сюда? Но настоятельница, верховная жрица Барбаручча, женщина суровая и строгая, долгое время отвечала отказом. Юберта, хоть и не менее знатная, чем Аньелла, была из семьи обедневших дворян. За стол в обители платить ей было нечем. Лишний рот верховной был совсем не нужен, особенно учитывая, если тело, которое тот рот содержит на себе, не в состоянии поработать на благо общины.
Только когда за Юберту вступились и другие послушницы и жрицы Тэль, Барбаручча смягчилась. Она разрешила Аньелле послать письмо к отцу, чтобы тот от милости своей, уступающей лишь милости Высшего в своей безграничности, удвоил деньги на ее содержание в обители. Отец ответил с поразительной скоростью, словно и не размышлял над письмом. Будто ответ у него был готов еще до того, как он вскрыл послание дочери.
Аделайда пока не замужем, писал барон, явно упрекая дочерей, что они обе не оправдали возложенных на них надежд. Мать здорова, король — тоже. Вот и все новости, что содержало в себе коротенькое послание. В постскриптуме барон добавил, что удвоил содержание дочери, о чем также известил настоятельницу. Деньги она получит в срок, их привезет доверенный слуга. Но больше ни с какой просьбой Аньелла не имеет права обращаться к семье. Будь то тяжелая болезнь или даже смерть — лечить и хоронить ее могли только сестры обители, собрав столько денег, сколько им не было бы жалко. Отец с резким прямодушием напоминал Аньелле, что она покинула их семью, войдя в семью Высшего. А это значило…
Что Высшему Уризену о ней отныне и заботиться.
Аньелла провела в обители еще три месяца, нисколько не тяготясь своим выбором. Юберта поправилась и встала на ноги, хотя была еще слишком слаба, чтобы исполнять послушания в саду и в близлежащем городе. Юберта усердно молилась и помогала другим жрицам приготовить обед или убрать после приема пищи — но, до поры, не более.
С Аньеллой они виделись лишь вечерами, когда обе, валясь с ног от усталости, шли по своим комнатам. Подругам удавалось перекинуться едва ли десятком слов, прежде чем толпа жриц и послушниц разделяла их, словно поток переполненной по весне реки.
Разлученность с Юбертой была для Аньеллы одним из немногих огорчений, что доставляла ей до сих пор жизнь в обители. Тосковала девушка и по семье, в особенности — по сестре, а также по своим друзьям, которые остались в столице.
Помимо Аделайды, у Аньеллы в сердце жил еще один неугасимый светлый образ, друг всех их с сестрой детских игр, юноша Валейр. Когда все они втроем подросли, Аделайде наскучило общество Валейра, тогда как Аньелла, напротив, нашла в нем неистощимую сокровищницу мудрости. С тех пор, как оба они, погодки, вошли в брачный возраст, они более не виделись наедине, а с того времени, как оба, в один и тот же месяц, прониклись Уризенианством, не виделись вообще. Ни он, ни она даже не думали, что между ними может быть заключен брак. Аньелла даже в качестве шутки не помышляла о подобном. Валейр давно желал посвятить свою жизнь делу распространения веры, а Аньелла знала, что на нее рассчитывают, как на наживку для выгодной партии. Однако Валейр подталкивал подругу к тому, чтобы она шла по велению своего сердца. Если бы не он, она бы так не добивалась своей отправки в обитель Тэль!
Аньелла держала с другом переписку до самого своего отъезда. Она сообщила, что Уризен исполнил ее мечту, и теперь она отправляется в обитель в Випте. Валейр должен был понять, что еще долго не услышит вестей от подруги. Да он и сам нечасто мог послать весточку: молодой человек отправился миссионерствовать на остров линормов. Аньелла часто думала, не заболел ли ее наперсник, не погиб ли, разбившись о скалы? Порой она не могла спать, обуреваемая чувствами, поднималась с кровати, молилась, и снова ложилась — в полной темноте.
И однажды Аньелла поняла, что не успокоится, пока не выяснит, что Валейр жив и здоров.
Вечером, улучив минутку между ужином и молитвой, Аньелла села за трухлявый столик у себя в комнате, затеплила свечку и взяла новое, еще не испробованное перо.
«Дорогой моему сердцу Валейр! — начала девушка, попутно удивляясь, каким стало для нее непривычным делом написание писем. — Я давно не получала от тебя ни строки. Не могу не волноваться, хотя и понимаю, что между тобой и мной многие, многие мили пути как по суше, так и по морю. Я часто думаю о тебе по ночам, представляя, как ты мужественно противостоишь стихиям и жутким линормам, и не могу заснуть в страхе. Затем возношу молитвы Тэль и Уризену, отчего мне становится легче. Правильно ли я поступаю? Я не могу не беспокоиться о твоем благополучии, но не делает ли это меня маловерной? Ты отбыл по зову души, посвященной Высшему, ты совершаешь великое благое дело, так разве это не значит, что Уризен защитит тебя, и нужно только довериться ему? Я исполнила свою мечту, теперь я в обители Тэль на окраине Випта — не думаю, однако, чтобы ты слышал о том прежде, чем я тебе сейчас сообщила.»