-- Ты видела у него в глазах такие специальные красные полосочки?
-- Да, -- говорю.
-- Это у него оттого, что он часто плачет.
Мы вообще про деда Аполлонского долго не помнили. Мы вспо-минали о нем, только когда видели.
Людмилка, ботаничка, нам говорит:
-- Дети, завтра на классном часу профессор Галкин расскажет вам про глаза. Зоя Галкина, встань!
А наши все прекрасно знали Зойку Галкину и папашу ее тоже знали. Но Зойке все равно пришлось встать, и все наши на нее уставились.
-- И еще, дорогие ребята, -- сказала Людмилка, -- Зоя Галкина, сядь. В нашей школе никогда не было поискового отряда. Мы будем первыми! Мы будем искать ветеранов Великой Отечественной войны по всему нашему микрорайону. Мы пригласим их в нашу школу, пусть они выступят, пусть расскажут о себе... Мы будем петь им на Девя-тое мая. Мы должны... -- все это Людмилка говорила.
А у нас в кабинете ботаники вообще интересно было: книги всякие на полках, но не про зверей, а так; колбы с червями стояли, и цветы неживые в гербарии, фрукты цветные лежали из парафина, я их уже не путала с настоящими. А в одной колбе крыса была распластана с номерками на внутренностях. Я на нее боялась смотреть сначала, а потом привыкла, ничего. В этом углу все страшное стояло: кровь в баночках, я думаю, человечья, совершенно нормальный глобус и череп. Людмилка говорила: "Он из пластмассы", а Зойка говорила: "Он из морга!" Ну я-то, конечно, верила Зойке, и все верили Зойке. А когда Людмилка уходила, все наши по очереди трогали зубы в черепе. А однажды Димка Зеленкин решил всех напугать и напихал земли в глаза черепу, потом дежурные случайно его полили, и из двух пустых глазниц выросли две стрелки травы. Людмилка так уди-вилась.
Мы все ждали конца урока и обидно улыбались Людмилке. Она всегда в конце говорила:
-- Покладите ручки на стол!
А мы все знали, что нужно говорить "положите", меня, на-пример, бабушка научила. А Людмилку так никто и не научил, потому что она была из деревни, из педучилища. Она не понимала причины наших улыбок и беспокоилась.
Потом физкультура была. Я всегда на физкультуре мучилась. Я бегала медленно. У меня за беганье всегда четыре с минусом, но это ничего. У меня просто на физкультуре цепочка была видна от креста.
У меня однажды Зоя Галкина спросила:
-- Что у тебя за цеiпочка на шее болтается?
А я ответила:
-- Ну просто цеiпочка такая. Для красоты.
Но она мне сказала тогда:
-- Это крестик у тебя, я знаю.
-- Нет, -- говорю, -- честно...
Но она мне сказала:
-- Покажи... По глазам вижу, что крестик.
Тогда я испугалась, что она Людмилке расскажет и всем.
-- Сама, наверное, в крестике ходишь, -- говорю, -- а на других сваливаешь...
А теперь, когда у нас физкультура, я крестик незаметно сни-маю и в носок прячу. Только он у меня сначала синенький был, а когда я его в носок стала прятать, краска слезла.
Про ветеранов я Зойке сказала:
-- Пошли к Аполлонскому! Раз он такой старый, значит, он вое-вал.
Зойка сказала:
-- Пошли, но только вдруг он наврет.
Но я сказала, что не наврет, потому что у всех ветеранов ордена. Мы просто попросим показать.
Дед Аполлонский жил на первом этаже. Я как-то зимой увидела, что он там живет. Он сидел и дышал на стекло: подышит-подышит, потом разотрет рукой, потом опять подышит, пока чисто не станет. Он в просвет смотрел во двор. И я крикнула ему: "3драсьте, дедушка!", но он показал на уши, что не слышит, тогда я стала ему махать, но потом окно замерзло, и деда стало плохо видно.
Я подумала, что он может нас прогнать за то, что мы его пугали. Но мы же его пугали, чтобы развеселить, ведь он же пони-мает все-таки.
Зойка Галкина меня подсадила до звонка, и я боялась, пока дед нам открывал. А когда он нам открыл, я не могла так сразу сказать ему про ветеранов. Мы с Зойкой потоптались чуть-чуть, не зная, с чего начать. А дед ждал. Тогда я сказала:
-- Мы ищем всех старых людей, чтобы помогать!
-- Ветеранов, -- тихо добавила Зойка.
-- Да, -- говорю, -- всех ветеранов с улицы Челюскинцев. Чтобы помогать...
Дед замотал головой, а я все ждала, когда же он заругается, но вдруг увидела, что он нам рад. Он молчал и только шевелил губами, это он думал шепотом, чтобы у нас спросить.
Мы ведь с Зойкой его только на улице видели, дома он был не такой. Ну, он кашлял, стучал клюкой, от него пахло таблетками и селедкой из плоских банок -- это все как обычно. Но он сейчас был без шапки, а у него такие волосы -- пуховые, и рубашка была с оторванными пуговицами, еще ворот майки торчал, и тапочки на но-гах клеенчатые -- для шарканья. Дед не стал нас ругать. Тогда Зойка сказала:
-- Вы можете прийти к нам в школу?
И дед тут же сказал:
-- Могу!
Но я разволновалась, я стала думать: "Как же это Зойка так брякнула! Как теперь его проверить? Как спросить про ордена?" А Зойка обрадовалась, что он нас не ругает, и дальше говорит:
-- И про вашу жизнь тоже расскажете?
А дед ей:
-- Расскажу, расскажу, -- и трясет пуховой головой.
А я стою и волнуюсь: надо все-таки проверить, чтобы не случилось ошибки. Я сказала деду:
-- Не верится, что у вас есть ордена. Вы слишком молодой для войны!
А Зойка меня легонько щипала, мол, и так все понятно. Дед вдруг засмеялся и пошел в комнату. Я слышала, как он шаркал по коридору. Он вернулся с коричневым пиджаком. Этот пиджак звенел от медалей. Мы ахнули. Зойка говорит:
-- Это все за войну?
Дед кивнул. Тогда мы потрогали ордена, и Зойка даже один послюнила для верности. Зойка мне шепнула: "Он не наврал. Он настоя-щий!" А дед сказал, что придет к нам в школу и что обязательно придет в орденах.
Мы с Зойкой вышли на улицу и вдохнули холодный воздух так глубоко, что в легких стало больно, чтобы навсегда выветрился запах лекарств и селедки. Я такая довольная была, и Зойка тоже довольная. И тут мы увидели Куклу с Тобиком. Я тут же крикнула:
-- Кукла, ко мне!
А Зойка Галкина крикнула:
-- Кукла, к ноге!
Кукла кинулась к нам, виляя хвостом. Она думала, что мы ее позвали кормить, а мы ее позвали просто гладить. Тогда она побе-жала обратно.
Мы с Зойкой вообще-то подкармливали Куклу: колбасу ей прино-сили вареную, кости из супа. Я ей один раз даже паштет с бутер-брода отдала, это принесла женщина Лена из церкви. Мы сначала ее за просто так кормили, но потом Зойка сказала:
-- Давай ее дрессировать. Я читала в одной книжке, что, когда кормишь собаку, ей нужно приказывать всякое, и она будет выполнять в благодарность за еду, а потом привыкнет к командам и будет де-лать все просто так.
Тогда мы с Зойкой стали давать Кукле колбасу и кричать: "Сидеть!" Кукла действительно садилась, потому что так было удобнее есть. Мы с Зойкой называли ее Кукла, потому что среди всех дворняг нашего двора она одна была болонка.
Все другие приказы Кукла не выполняла, но мы всем говорили, что мы ее дрессируем, правда, сейчас еще не очень хорошо получается, но она способная, и скоро мы выучим ее танцевать.
Тут мимо нас проехал Димка Зеленкин на "Школьнике", дре-безжа звонком. Кукла бросилась за ним с лаем, и Тобик тоже бросился. У Тобика было брюхо в грязи и шерсть висела клочьями. Тогда Зойка крикнула им: "К ноге!", но они на нас даже не взглянули.
Наутро я пошла в школу во всем зимнем, хотя весна. Все наши уже давно ходили в легком, и только мне все не разрешали. А мне хотелось. У меня пальто было навырост, поэтому я все время талию затягивала, чтобы было не так толсто, и еще для красоты. А Димка Зеленкин обогнал меня, шелестя легкой курточкой, и крикнул:
-- Тебе не холодно, толстая?
А я крикнула:
-- На себя посмотри!
И он сказал мне еще:
-- Тебе, толстая, сегодня будет!
Когда он зашел за угол, я затянула пояс потуже, и мне стало очень грустно, как старикам на лавочке без спинки. Я когда на улице задумываюсь над чем-то, начинаю слегка воротник на пальто покусывать. Он у меня поэтому зимой весь в маленьких сосульках. Я остановилась посмотреть на строителей и стала думать, а тут мимо одна бабка шла из нашего двора, прямо не шла, а ковыляла. Она как увидела меня, так говорит: