- Твой Пахомка! - перебил его возчик. - А что он, твой Пахомка? Неизвестно. Да, может, он из штрафу не вылезает. Да, может, его терпят только по нужде. Народ-то всюду больно нужен. Может, он ворота отворяет. Вот племянница моя вечернее образование проходила без отрыву, дак она и ко мне бегала и матке в колхоз писала. А он? Видно, похвалиться нечем. Вот и молчит.
"Пожалуй", - решил про себя дед.
- А главное... - продолжал ораторствовать возчик, размахивая кнутом, - тебе надо было из колхоза написать заявку в кадры. А кадры тебе ответили бы. Вот и все. И незачем было бы тебе тащиться такую даль по этакой погоде. А все почему это происходит? Борода еще мешает нам... Борода! Еще не приучились к порядку-то! Еще серость.
"Ах ты, щека скоблена... - подумал дед. - Чего ты понимаешь?" Он сорвал с дровней свою торбу и молча отошел в сторону. Возчик посмотрел на деда с недоумением, потом присел на задок дровней, подтянул вожжи и, выругавшись, стегнул лошадь. Дровни быстро покатились. А дед остался на мостках. Ему встречались девушки в маленьких шляпочках набекрень, напоминавших птичьи гнезда, или повязанные как-то по-особенному тонкими пестрыми платочками. Их широкие спортивные фланелевые шаровары, выпущенные из-под юбок и засунутые то в калоши, то в валенки, смущали старика.
- Татарки, что ли, - бормотал он, и новые тревоги овладевали им. - Ну как тут? Поневоле свертишься!
На длинной, бесконечной улице снег был вытоптан и вычищен почти до асфальта. По асфальту, скрежеща гусеницами, неслись танки с открытыми люками. Около исполкома они нарочно крутились волчком и затем, развернувшись, лихо, с ревом мчались дальше. Из люков, улыбаясь, выглядывали танкисты-приемщики. Дымили, как самовары, газогенераторные грузовики. У большого здания суетилась толпа и тянулось несколько очередей к кассам. В ларьке, рядом с кассами, торговали пивом. Люди рвались к пиву с ведрами.
- Ребята, что это народ собравшись? - спросил дед одного из мальчишек.
Мальчишка покосился на него и заорал:
- Самосаду, самосаду...
- Тут баня, дедушка, - ответили старику.
Из бани вышел мужчина и тоже крикнул:
- Желающие дезинфекцию, давай направо в камеру!
Банная очередь мгновенно заволновалась, все сразу спуталось, все зашумели и кинулись в стороны.
Нет, никак дед не узнавал своего старого города Хлынова. Дед свернул поскорее в переулок, к занесенным сугробами палисадникам, к одноэтажным домишкам, где еще сохранились огороды.
Часа через полтора, когда уже в домах зажглись огни, дед добрался до завода, и как раз в это время над крышей заводоуправления пронесся звенящий звук самолета.
Дед полюбовался самолетом, потом ткнулся в первую попавшуюся ему на пути дверь. Сперва он без толку слонялся по коридору, объясняя каждому встречному служащему, зачем он пришел и кого ищет. Его отсылали из одного места в другое, и наконец он попал туда, куда нужно.
За письменным столом сидела машинистка в нарядном капоре. Возле нее, у маленького столика, разбирал какие-то ведомости паренек в суконной старинной шубе с потертым воротником. Лицо у паренька было очень молодое, однако эта шуба и рассчитанные движения придавали ему солидность.
Взглянув на дверь, он сказал старику:
- Ну входите, нечего напускать холоду. Вам чего?
Дед снова принялся объяснять, вдаваясь в ненужные подробности, и все боялся, как бы его не прервали или не сказали бы про Пахомку что-нибудь неладное. Но паренек спокойно выслушал старика и потом спросил:
- В каком же цеху, собственно говоря, ваш внук?
- Не знаю, милый... - Дед улыбнулся, чтобы как-нибудь задобрить человека в шубе. - Проходил ли он чего-нибудь, я не знаю... Мал еще он. Поди, на черной работе.
- Чернорабочий? Он комсомолец?
- Хохряков он, - ответил старик. - Хохряковы мы! Из колхоза Хохряки. У нас полколхоза Хохряковых.
- Постой, дедушка. Он маленький, внук-то твой?
- Да, невидной. Растет еще.
- Уж не Пахом ли это? - сказал парень, оглянувшись на машинистку.
- Ваш внук блондин? - вдруг строго спросила машинистка, обернувшись к деду.
Дед не понял ее и оторопел.
- Не думаю, - сказал он.
Человек в шубе улыбнулся и, взглянув в свои листы, пробормотал:
- Ну да... По отчеству Иванович... Рождения тысяча девятьсот двадцать шестого?
- Его года, - прошептал дед.
- Это Пахом! - сказал человек в шубе. - Вот что, дедушка, придется тебе обождать...
- Это почему же такое?
- А так... Такие обстоятельства. Так что до утра ты внука не увидишь.
- До утра?.. - Сердце у старика заныло, и он взмолился: - Товарищи, мне в исполком надо, я по артельным делам пришедши. До утра я не могу.
- Иначе, дедушка, не выйдет. Во-первых, твой внук в ночной смене. Во-вторых, к нам сегодня из Москвы прибыла комиссия. И в-третьих, нам сегодня вообще не до того. - Быстро написав что-то на бумажке, он передал ее деду: - Вот тебе квиток, ступай в тридцать пятый барак. Там на койку Хохрякова ляжешь. Как выйдешь от нас, возьми влево по дороге, а по правую руку увидишь забор. Как до ворот дойдешь, там бараки. Но ты в первые-то не входи. Ты смотри, где канавы роют...
- Канавы?
- Да, трубы там прокладывают. Ты канаву-то перепрыгни, тут и будет. Понял? Найдешь?
- Найду... Спасибо... - сказал дед и, недовольно покачав головой, вышел из управления.
Деда встретила в бараке молодая уборщица, обметавшая комнату, она приняла от деда записку и молча показала пальцем в угол. Дед осмотрелся, увидал шесть коек, снял торбу, тулуп, присел на койку своего внука, разулся, размотал портянки, развесил их аккуратно на стуле и только что лег, рукой прикрыв глаза от верхнего света, как в комнату ворвался Пахомка.