Не люблю я родную мать, честно говоря, не могу любить. Но жалею — просто по-человечески. Ведь если вдуматься, старуха всю жизнь подавлена подсознательным ощущением врожденной вины своих предков перед потомками. Чей это грех? В каком поколении и кем именно из Симоновых совершен он?.. Отсюда, наверное, и исступленное стремление Марии Федоровны замаливать грехи перед господом богом?»
Маниакальная религиозность матери враждебно воспринималась Саввой Тимофеевичем еще и потому, что показная добродетель в старухином характере отлично уживалась со стяжательством и властолюбием. Надо же было уметь еще в те давние времена, когда Саввушка и в гимназию не ходил, преобразовать морозовскую мануфактуру из единоличного владения Морозовых в паевое товарищество на манер европейских акционерных обществ. Умножив морозовский капитал посильными вкладами других пайщиков, сохранить за Морозовыми все командные посты. Недаром в высочайше утвержденном уставе Никольской мануфактуры в числе ее учредителей — первогильдейных купцов — значилась и Мария Федоровна Морозова с указанием на ее скромную сословную принадлежность — «потомственная почетная гражданка».
Да что там — разве в чинах дело? Хорошо знал Савва, что супругу своему, первому в империи мануфактур-советнику, Мария Федоровна не только не уступала в деловых качествах, но кое в чем и превзошла его.
«В чем же именно?» — не раз задумывался сын. В хозяйской сметке? Нет, пожалуй, не в этом. Маменьку и раньше, когда моложе да бодрей она была, не видел сын в фабричных цехах. Не вмешивалась она в дела трудовые. А вот в умении распознавать людские характеры и благодаря этому властно распоряжаться людьми — тут она была всегда, как говорится, на коне. Знала и в лицо, и по именам-прозвищам едва ли не всех орехово-зуевских бабок и дедов. Всегда была готова и ласковое слово молвить, и подарочек, хоть самый грошовый, пожаловать. Вот и почитали ее иные ореховцы — деды да бабки — своей благодетельницей, именем Марии Федоровны богадельню нарекли. За обедней в церкви во здравие рабы божией Марии просфоры освящали.
Не сомневался молодой хозяин, что хотелось бы старой хозяйке держать в ежовых рукавицах весь фабричный люд, как заведено было еще в патриархальные времена грозным свекром Саввой Васильевичем и продолжалось при Тимофее Саввиче.
Но теперь уж все по-другому. Недовольна старуха тем, что молодой хозяин как-то очень уж доступен стал для рабочих: фабричных старост, о которых раньше и слуху не было, в кабинете у себя принимает. А ежели кто по холопской привычке в ноги поклонится — такого директор и на диван усадит.
Докладывал Марии Федоровне о таких случаях все тот же верный ее осведомитель Сергей Назаров. И комментировал:
— Так-то, бесценная бабушка... Скоро, думаю, будет Савва Тимофеич друзей своих из фабры вместе с пайщиками на правление приглашать. Поглядели бы вы, бабушка, как привечает директор-распорядитель Алешку Барышникова, недавно избранного в число старост. А он, Алешка-то, в Сибири ссылку отбывал целых три года...
Такой примерно разговор Назарова с «главной хозяйкой» Савва Тимофеевич представлял себе очень живо. И тут же вспоминал не только Алексея Барышникова, вновь принятого на фабрику после ссылки, но и младшего брата его Володю, смышленого паренька, переведенного недавно из рассыльных в конторщики. В облике Алексея — сутуловатого, всегда чем-то озабоченного — сказывалась и многолетняя привычка к тяжелому физическому труду, и настороженность человека, всегда опасающегося начальства. А Володя — бравый молодец, и смотрит ясным соколом, и мало того что грамотен, почерк себе выработал отличный. Такому в конторе работать сам бог велит.
Обоих братьев Барышниковых нечего и сравнивать с отцом их Архипом Ивановичем. Алексей и Владимир — потомственные ореховцы, а на родителе их стойко держится отпечаток деревни, темной, дремучей. Глядишь на представителей двух поколений одной семьи — и порой кажется, что к разным человеческим типам они принадлежат...
Вспоминая Барышниковых и другие рабочие семьи, Савва Тимофеевич обращался с немым укором к Марии Федоровне: «Как хотите, маменька, но фабричный народ, который вы презрительно именуете «фаброй», нынче совсем не тот, что был вчера. И нам, промышленникам, надо С этим считаться. Не к дворянам в Санкт-Петербурге подлаживаться, не в родню к «белой кости» набиваться, а в мужике — человека видеть. Тем более что сами мы менее века назад были крепостными.
Надо нам, Морозовым, помнить, что только Тимофей, самый младший из сыновей Саввы Васильевича, родился свободным человеком. И еще гордиться можно тем, что хватило у Тимофея Саввича ума в дворяне не лезть. Отказался русский промышленник Морозов украшать баронским титулом свою фамилию в отличие от фабриканта-немца Кнопа и банкира-еврея Гинзбурга...