«Марина, раз ты на колесах, пожалуйста, заскочи в аптеку и не забудь, главное, поставить там печать на мою медицинскую карту, которую я им отнесла!»
«Марина, не забудь, ты должна отвезти меня сдать анализы!»
Я теперь ее шофер, ее служанка. Что ей за дело, если после работы я валюсь с ног от усталости. Я существую для того, чтобы ее обслуживать.
Отец встречается со мной только для того, чтобы поговорить о Пикассо.
— Жаклин построила ему в «Нотр-Дам-де-Ви» лифт. Ему все труднее двигаться. Он меня видеть не хочет. Что ты об этом думаешь, Марина?
Ни одного вопроса о том, что делаю я. Зато вот что: «Надеюсь, что у твоего дедушки все будет хорошо. Звони мне, если будут новости».
Паблито все больше замыкается в себе. Я теперь единственная, с кем он хочет общаться.
— Помнишь, как мы обедали с бабушкой Ольгой?
— Ну конечно, помню, Паблито.
— И легенды, она нам рассказывала их на своем родном языке?
— Она любила нас, Паблито.
— Как я хочу к ней.
Воскресенье, 8 апреля 1973 года. Как и каждое воскресенье, я на службе в хосписе Валлориса. Если не считать кучки горланящих в комнатах детишек, все относительно тихо. Только что пришла медсестра мне на смену. Мой рабочий день заканчивается. Сейчас я смогу покинуть свой пост.
У входа в хоспис — Паблито. Он приехал на велосипеде. Он бежит ко мне и выпаливает сдавленным голосом:
— Дедушка… дедушка! Он умер!
Дедушка — умер? Мне в это даже не верится.
— Не может быть, Паблито! Откуда ты знаешь?
— Сказали по радио. Он умер утром в одиннадцать сорок. Сердечный приступ.
Он переводит дыхание и добавляет, весь трясясь:
— Сердечный приступ в результате отека легкого. Так… так они сказали.
Я ошеломлена. Дедушка умер, так и не повидавшись с нами. Умер наедине с Жаклин в «Нотр-Дам-де-Ви». Умер в своей крепости.
В полном одиночестве.
По телевизору показывают жужжащий рой репортеров, ворота, ощетинившиеся колючей проволокой, полицейские автобусы, и звучит голос диктора: «Вчера, как нам сообщил его секретарь Мигель, Пикассо еще совершил прогулку по парку под руку с Жаклин Пикассо. Вдова не захотела нас принять. Она в глубочайшей депрессии. Семейный врач внимательно наблюдает за состоянием ее здоровья».
Нам надо предупредить отца. Паблито звонит в Париж. Голос на том конце провода отвечает ему, что отец уехал на Лазурный берег.
На Лазурный берег. Но куда?
Паблито обзванивает отели, в которых отец обычно останавливается. На четвертый раз консьерж отвечает, что он только что уехал в «Нотр-Дам-де-Ви».
— Попробуйте перезвонить вечером.
Нет его и вечером. На следующий день отец сам звонит Паблито:
— Похороны завтра, в самом узком кругу. Жаклин просила, чтобы никто не приезжал. Я тебе перезвоню.
Паблито взбунтовался. Он возмущается все сильнее. Он вот-вот разрыдается.
— Даже если придется идти на штурм, я увижу своего дедушку. Это мое право. Никто меня не удержит.
Я пытаюсь утихомирить его:
— Паблито, нас так давно не хотят там принимать. Ты ничего не добьешься.
Вопреки моим советам, в тот же день он садится на велосипед и едет в «Нотр-Дам-де-Ви». Звонок в дверь у парадного подъезда. Ответа нет. Паблито настойчиво звонит. Появляется сторож. Возле него две афганские собаки.
— Убирайтесь отсюда! — кричит он. — Сюда нельзя. У меня приказ мадам Пикассо.
Паблито упрям:
— А я приказываю вам открыть мне. Завтра хоронят моего дедушку. Я хочу с ним проститься.
— Проваливайте! — бурчит этот надсмотрщик. — Исчезните сию минуту, или я спущу собак!
С дьявольской ловкостью он выскакивает из-за ограды и отшвыривает велосипед Паблито в кювет.
За решеткой, задирая морды, надсадно лают собаки.
Внутри «Нотр-Дам-де-Ви» Пикассо спит в гробу, закутанный в черный расшитый золотом испанский плащ. У его изголовья Жаклин и отец.
Они ничего не слышали.
Лежа без сил в спальне, Паблито отказывается разговаривать, принимать пищу, видеть нас. Чтобы дать ему побыть одному, я спала эту ночь на диване в гостиной. Мать впервые проявляет сдержанность. Она старается этого не показывать, но я вижу, что со смертью моего дедушки у нее словно гора с плеч свалилась. Она больше не будет страдать, и, самое главное, мы больше не будем страдать.
— Почему, — шепчет она мне, — почему он довел себя до такого состояния?
Состояния, за которое частью и она несет ответственность.
Ален, всегдашний дружок, тот приятель, который помогал нам чинить шлюпку в наши счастливые дни, здесь, с нами. Тихонько войдя в комнату добровольного заточения Паблито, он проходит к его изголовью.