— Марина, ты должна быть мужественной.
— Марина, жизнь тебя не баловала.
— Марина, твой дедушка, брат и вот теперь отец. Бедная малышка Марина.
Бедная малышка Марина. Мной интересуются.
Я живу среди смерти.
На следующий день у меня встреча с мэтром Баке де Сарьяком, одним из дедушкиных адвокатов. Он пожелал меня видеть, чтобы передать мне конверт, оставленный отцом. В нем сто тысяч франков и записка трясущимся почерком: «Оставляю тебе эту сумму, чтобы поддержать тебя. Сжимаю в объятиях».
Подписано Пауло. Совсем просто — Пауло.
— Ваш отец хотел сам передать вам это, — объясняет мэтр Бакс де Сарьяк, — но он не осмелился вам позвонить.
Мне хочется ему сказать, что я в любом случае не приняла бы от отца этих денег. Мне хочется ему сказать…
Зачем? Я больше не держу зла. Это просто письмо, в котором сто тысяч франков.
Последнее пособие, за которым спряталось раскаяние.
Вокруг меня все суетится Клод. Я провинциалка. Он считает нормальным быть моим гидом в лабиринте делового Парижа.
— Сегодня после обеда ты встречаешься с мэтром Зекри. Он будет ждать. Я ему позвонил.
После смерти отца я вместе с братом Бернаром имею тоже право на наследство Пикассо, что и он, Жаклин, Майя и его сестра Палома. Только без скандалов, он хочет, чтобы все прошло гладко.
— Знаешь, мы ведь, так сказать, тоже страдали. И нам, и нам знакомы несчастья…
Сваливая все в одну кучу, он старается уравнять наши горести, а я — у меня ведь больше нет Паблито…
Мне не хочется отвечать. Ни отдача долгов, ни сведение счетов меня не интересуют, я хочу одного — вырваться из всей этой истории и, главное, убежать от этой семьи, которую объединяют замогильные интересы.
Мэтр Пьер Зекри, нотариус, занимающийся наследством, встречает меня так, как нотариусы принимают имеющих законные права.
— Марина Пикассо, дочь Пауло Пикассо и Эмильенны Лотт, находящейся в разводе с последним, по уставу о правах наследования ab intestat…
Я не слушаю его. У меня совсем другое в голове. Идя сюда, я сломала каблук своего сабо, а у меня нет другой обуви…
Сижу с отсутствующим видом. Вся эта юридическая суетня меня не касается.
И все-таки одно не выходит у меня из головы: с теми грошами, которые мне завещал отец, и чеком, который мне передает мэтр Зекри в виде аванса, я смогу отдать долг Марии Терезе Вальтер, рассчитаться наконец за мою малолитражку и, быть может…
Нет, ничего. Ничего не хочу.
Возвращение в Гольф-Жуан. Первый порыв по прибытии — положить мой первоначальный капитал в банк на счет моей матери.
Срочный вклад. Конечно.
Моя мать. Она, которая так фантастически завидовала богатству Пикассо — вот забавно, — не хочет пользоваться деньгами, которые могла бы истратить по своему усмотрению. Напротив, она продолжает экономить на всем. Ее мания сменила вектор. Теперь ей не дает покоя не могущество дедушки, а ее собственное влияние.
— К счастью, здесь есть я, чтобы проследить за капиталом моей дочери. К счастью, она меня слушается. Она за меня держится.
Бакалейщик, булочник, мясник, аптекарь и вся их клиентура разинули рты от восхищения.
Вот что ей важно.
Если все детство и юность тебе пришлось выклянчивать хоть чуточку нежности и внимания к себе, если ты не имел ни гроша в кармане, если свое собственное имя несешь с таким страданием, как несут свой крест, если ничего нет и все потеряно, тогда весть о наследстве звучит как обвинительный приговор суда.
Знаю, что найдутся такие, кто скажет: «Ее дедушка был знаменитостью, он оставил ей богатство, у нее много денег… И что она все жалуется?»
А я и не жалуюсь. Я хочу всего лишь приоткрыть дверь в мою память и рассказать все так, как я это пережила.
Когда меня впервые пригласили к столу, за которым делили наследство, я не понимала, чего от меня ждут. Я хотела только одного: скрыться от клана Пикассо.
Чтобы сделать это поскорее, я отказалась от той части, что бабушка Ольга оставила отцу, отказалась и от доли Паблито, которая должна была бы перейти — пополам — мне и моему сводному брату Бернару. По правде говоря, я не хотела ввязываться ни в какие истории. Я была слишком разбита.
Чтобы почувствовать себя еще свободнее, мне оставалось только выкупить права обладания у Кристины, второй жены отца. Там мне причиталась четверть.
Поскольку матери не досталось прав даже на чайную ложечку, я смиренно заставила себя совершить этот тягостный демарш. Впрочем, Кристина с большой любезностью и без проволочек согласилась, зная, что довелось перенести нам с Паблито.