«Так это, значит, просто мерка, а не поршень», — разочарованно подумал Семка.
— А почему ты не отдыхаешь? — продолжал дядя Ким. — Сейчас же не твоя смена.
За парня ответил дядя Олексей:
— Ему не до отдыха! Ночью вспахал пятнадцать гектаров, а Иван — больше шестнадцати. Утер Мише нос.
Семка с интересом посмотрел на Мишин нос: о чем это говорит дядя Олексей? Разве взрослым людям утирают носы?
— Ничего, друг, не переживай! — сказал дядя Ким. — Постараешься, так перегонишь Ивана.
— Я-то постараюсь, — ответил Миша, — только даст ли Иван себя перегнать!
— Смотри-ка горячий какой! — улыбнулся дед Микола. — Ты, Миша, сам посуди. Иван сколько лет уже работает на тракторе? И в армии служил танкистом. Вот и посчитай. Ты же только первый год работаешь. Еще научишься. Главное, примечай, что к чему, не стесняйся расспрашивать, за это тебя никто не осудит.
— Правильно! — сказал дядя Ким, подгребая сапогом красные угли в костер. — Ты, Миша, побольше наблюдай. Тебя, наверно, учили: если мотору не хватает воздуха, он вроде как задыхается и тогда тянет много топлива. Поэтому-то неспроста твой трактор так сильно дымит.
— Как трубка дедушки Миколы, да? — неожиданно спросил Семка, до сих пор молчаливо и внимательно слушавший разговор.
Все посмотрели на трубку дяди Миколы, над которой, как всегда, вился дымок, и рассмеялись.
— Ха-ха, ай да тракторист! — воскликнул дядя Ким. — Молодец, Семка, верно подметил. Придется дедушке Миколе поменьше дымить, а то табаку много расходует.
Семка отошел к трактору, стал разглядывать фару.
Присмотришься — внутри маленькая, с орех, лампочка. Семка полюбовался на свое перевернутое отражение в зеркале фары, потом дотронулся до медной трубки она была горячая. Подцепив на палец масляную каплю, Семка провел грязной ладонью по лицу, чтобы быть похожим на тракториста.
В это время его окликнул дядя Ким:
— Семен Васильич, ты чего там крутишься? Сейчас пахать поедем.
«Пахать! — обрадовался Семка. — Эх, нету здесь Иви! Небось не поверит!»
Взглянув на Семку, дядя Ким всплеснул руками:
— Где ж это ты так вымазался? Ай-яй-яй, Семен Васильич, как нехорошо! — Дядя Ким укоризненно покачал головой. — Будешь неряхой — не возьмут в трактористы. Ты посмотри, разве среди нас есть хоть один такой чумазый, как ты?
Семке стало стыдно, хоть беги. На его счастье, в это время к костру подошел учетчик. Он что-то сказал дяде Киму, тот завел мотор и, снова усадив Семку на сиденье, поехал но целине.
Семка смотрел в маленькое заднее окошко. Никогда еще не видел он таких больших плугов. Как широко они захватывают! Это совсем не то что пахать на лошади.
Сделав три круга, дядя Ким высадил Семку, сказав:
— Хватит, Семен Васильич. На каравай хлеба ты себе уже заработал.
Вернувшись к костру, Семка увидел отца.
— А мы с дядей Кимом пахали! — с гордостью сообщил мальчик.
— Молодец! — Отец улыбнулся и погладил его по голове. — Значит, поработал.
В полдень приехала на телеге тетя Пелагея.
— Обед вам привезла.
Она расстелила на земле свой передник, поставила на него большой горшок с кашей, нарезала хлеба.
Все устроились вокруг. Дали ложку и Семке.
— Ну как, вкусно? — спросил отец.
Семка в ответ только кивнул: рот у него был набит.
— Еда в поле хорошо идет, — сказал дед Микола. — Ешь, ешь, Семен, набирайся сил.
После обеда Семке нестерпимо захотелось спать, но он стеснялся сказать об этом: смеяться станут, вот, скажут, работничек!
Он изо всех сил старался сидеть прямо и слушать, о чем говорят взрослые, но глаза у него слипались, голова клонилась на грудь, и до него долетали только обрывки разговора:
— Иван не поддастся Мише…
— Шестнадцать гектаров…
— Ну и Миша не уступит…
Вдруг над ого ухом раздался ласковый голос отца:
— Сынок, да ты, никак, спишь? Видать, уморился? Забирайся на телегу к тете Пелагее да езжай-ка домой.
Отец уложил Семку на солому.
— Эй, Семен, что ж ты свой заработанный хлеб оставляешь? — Дед Микола сунул Семке в руки полкаравая мягкого пшеничного хлеба: — Вези домой.
Мерно раскачиваясь в телеге, Семка думал сквозь дрему:
«Поддастся ли Иван Мише? Наверное, нет. Иван сильный, одной рукой двухпудовую гирю выжимает… Я вот расскажу Иви, как пахал на тракторе. И хлеба отломлю. Скажу, заработал в тракторной бригаде. Остальное отнесу маме…»
Тут Семка крепко заснул, даже не слышал, как въехали в деревню.
1955
Аркадий Клабуков
ВОЛЧИЦА
За огородами протекает речка. Она берет начало где-то далеко в лесу и, тихо журча, забегает в деревню. Летом Веня Зайцев с приятелями ставят на речке игрушечную мельницу, вода течет по длинному желобу и падает на плицы мельничного колеса.
Ранняя весна. После недавнего паводка речку перегородили запрудой. Сейчас на пруду плавают только гусаки и селезни, они то и дело ныряют за усачами и ракушками. А гусыни и утки в это время тихо сидят на яйцах где-нибудь за печкой или под широкой лавкой, и хозяева лишь ненадолго выпускают их погулять во дворе.
По берегу важно расхаживают два крупных колхозных гусака холмогорской породы. Председатель колхоза привез их откуда-то издалека. Ухаживать за ними поручили Вениной маме.
Воскресным утром Веня с мамой сидели за столом и завтракали гречишными лепешками. Мама разрезала большую лепешку на четыре части; Веня осторожно брал горячую четвертушку и откусывал, стараясь не обжечь губы.
Вдруг под окном послышался крик:
— Тетя Елена, колхозного гусака волк утащил!
Веня поперхнулся лепешкой. Мама уронила нож и выбежала на крыльцо. Веня как был — без шапки, в одном пиджачке — бросился за ней.
И правда, на песчаном берегу были видны волчьи следы. Веня представил себе, как волк вышел из лесу, подкрался из-за кустов, схватил гусака за длинную шею, метнул на спину и потащил его в чащу.
— Сынок, — сказала мама, — беги скорее к деду Илье, пусть берет ружье, идет по следу, может, найдет волчье логово.
Дед Илья строгал под навесом доску.
— Дедушка, волк утащил колхозного гуся! — запыхавшись, крикнул Веня. — Бери ружье, идем за волком!
Старик отложил в сторону рубанок.
— Опять этот толстый хвост набедокурил! Надо его проучить! Беги, парень, оденься.
Долго ли Вене одеться? На голову шапку-ушанку, поверх пиджачка зипунишко, да подпоясаться, да в скобку на ремне продеть топорик — и вот Веня готов идти в погоню за серым разбойником.
Тем временем дед Илья убрал в амбар свои инструменты, вынес двустволку и патронташ, проверил ружье. На волка идти — дело не шуточное!
Видя, что старик не торопится, Веня заволновался:
— Дедушка, идем скорее! Может, еще успеем отнять гусака.
— Э-э, сынок, об этом и не думай: волчище давно его растерзал и скормил своим волчатам.
Немного времени спустя по берегу речушки шагали два человека. Мальчик почти бежал впереди, вглядываясь в следы на земле, старик шел следом с ружьем на плече.
Нежаркое весеннее солнце выглядывало из-за туч. Деревья еще не распустились, на них лишь едва наклюнулись почки. В глубоких оврагах еще белел снег, а на пашне ноги вязли в оттаявшей земле.
— Дедушка, гляди-ка, он вот сюда свернул, на пригорок.
На глине следы были видны отчетливо, а на лужайках они терялись. Тогда старик сдвигал ушанку на затылок, медленно шагая, низко наклонялся к земле и снова находил чуть заметный отпечаток волчьей лапы.
Лес начинался недалеко от деревни. Если идти вдоль речки — дойдешь до болота, от него повернешь направо и выйдешь на пригорок. Отсюда в темные весенние ночи слышен вой волков. Сначала один начинает завывать тонким голосом, ему подтягивает другой, потом третий. Много раз слышал Веня этот вой, и ему становилось жутко: казалось, волчья стая подобралась совсем близко к деревне. Сейчас же он идет к самому логову зверя и ничуть не боится, потому что с ним дедушка Илья, а у дедушки настоящее ружье-переломка.