И сегодня я должна была выглядеть на все эти десять миллионов. Или больше. Я одела алое платье, идеально сочетающееся с длинными белыми волосами, шелковой простыней спускающимися ниже ягодиц. Это было блистательно и наполняло уверенностью, как никогда. В довершение образа, я машинально вставила кристалл с документами в предназначенный для этого драгоценный кулон на длинной цепи и одела на шею, даже не успев подумать о том, зачем я вообще беру это с собой на приём. Наверное, как память об отце.
Конечно, спускаясь по широкой лестнице в особняке мэра, я страшно надеялась, что Ниридайл увидит меня и забудет обо всём на свете. Он уже оборачивался. В его глазах уже должен был загореться блеск восхищения, мы приехали сюда по-отдельности, он ещё не видел меня. Вот сейчас. И…
ничего не произошло. Он окинул меня скучающим взором, схватил за руку и почти стащил вниз по лестнице, хотя внешне наши движения выглядели вполне благообразно. Его раздражение сквозило во всём, даже в том, как он держал меня за руку. Это было фиаско. Далеко не первое за последнее время.
Весь вечер я слонялась по особняку, предоставленная самой себе, лишь изредка перебрасывать словами со знакомыми матронами, каждая из которых так и не стала мне подругой. Это было невероятной глупостью с моей стороны, но я не могла пойти против сердца. Дружба должна быть только искренней, только по-любви и по душе — глупо полагала я. Найти настоящих подруг у меня так и не получилось.
Где-то в середине вечера, по традиции, гости на приёме стали делать важные общественные объявления. Кто-то женился, кто-то основывал новые компании, кто-то уходил на пенсию, назначал новых руководителей проектов, — было большой честью впервые сообщить об этом именно на приёмах у мэра, проводившихся раз в два месяца.
В этот вечер было особо много объявлений о помолвках, и обилие фальшивых и не очень улыбок, охов и ахов восхищения и одобрения начинало нервировать намного больше, в преддверии того, о чём предстояло сообщить мне. Бурные аплодисменты отдавались в голове ужасным шумом.
К тому времени я держала в руках уже четвёртый бокал успокоительного шампанского. Внезапно, меня пронзило ощущение чужого взгляда, и я мгновенно нашла его источник. Между колон галереи, проходящей под потолком, по периметру всей залы, стояла блистательная брюнетка. Конечно, крашеная, ведь айны никогда не рождались с темными волосами. Кайлана победно посмотрела на меня, а затем на Ниридайла. Он вернул ей нежный взгляд и счастливо улыбнулся.
Я никогда не получала от него такой улыбки. Живя своей жизнью, моя ладонь чуть не раздавила бокал. И это точно была не ревность, а дикая, бездонная обида от его предательства. Дело не в том, что он не любил меня, или в том, что посмел разлюбить. Нет. Дело было в той подлости, с какой он поступил со мной, в том, как требовал от меня представить наш разрыв, в том, что угрожал оставить без гроша, обманом выбив у меня всю почву из-под ног.
Именно в этот момент он решил постучать по бокалу, привлекая всеобщее внимание:
— Друзья, к сожалению, не все новости сегодня будут радостными. Итара? Подойди.
Он протянул ко мне руку с вежливой, грустной и светлой улыбкой. По привычке я послушно встала рядом с ним, пытаясь совладать с ощущением, что все мои сосуды и капилляры в груди вот-вот взорвутся. Кайлана лишь подлила масла в огонь моего пылающего сердца: она смотрела сверху одновременно победоносно, жалостливо и презрительно. И явно даже не рассматривала меня как достойную соперницу — лишь как помеху, которой не место на одной с ней планете.
Как там Ниридайл про меня говорил? «Бедняжечка»? Именно так она на меня смотрела, и я ненавидела это.
— Как мужчина, я взял на себя миссию объявить о решении моей супруги Ниары. К сожалению, Ниара хочет покинуть нашу семью по некоторым причинам…
— Космос! — послышалось из толпы. — Что произошло?
Ниридайл снова грустно улыбнулся:
— Она решила найти свой путь за пределами нашей семьи и, возможно, с другим… — мой «супруг» запнулся, и если бы я его не знала, то подумала, что он борется со скупой мужской слезой. Это точно тянуло на премию за лучшую драматическую роль года. — мужчиной.
Осуждающие молчаливые взгляды совершенно не трогали меня. Но Кайлана. Её теперь уже неприкрытое даже жалостью презрение стало последней искрой, когда обида в груди вдруг взорвалась термоядерным взрывом ярости, — чувством, которого я до этого абсолютно никогда не испытывала. Никогда.