Впрочем, ни один серьёзный учёный не будет опровергать и духовный опыт. Это так не работает. Тем более если этот опыт воспроизводится уже не одну тысячу лет и независимым образом – под разными именами и в разных культурах.
Поэтому надо не критиковать, а попытаться понять, что за модели мира выстраиваются в рамках религиозных учений.
И с этой точки зрения теоретики и практики «духовного» в разные времена и на разных континентах приходят к поразительно схожим выводам.
Возьмите, например, христианских гностиков с их поиском «искры божественного света» внутри человека, суфиев, растворяющихся в божественном единстве с Творцом, буддистов с их концепцией «пустотности» и иллюзорности личного «я». Добавьте древнеегипетские и древнегреческие мистерии, учение Пифагора о числовой природе реальности, зороастрийское видение борьбы света и тьмы, индуистское представление о майе как иллюзорности проявленного мира.
Если мы уберём символику, атрибутику, вынесем за скобки мифологические сюжеты, то что останется в сухом остатке?
Прежде всего, общее описание духовного опыта:
осознание иллюзорности привычного восприятия реальности, растворение границ личного «я» и фундаментальная основа бытия, которая одновременно пуста и полна, едина и множественна – то есть принципиально неописуема обычным языком.
Возможно, это просто особенность нашего мозга – создавать именно такие паттерны восприятия в определённых условиях.
Но тогда возникает вопрос: почему эти состояния сознания оказываются столь труднодостижимыми для большинства людей? Как тибетским монахам удаётся десятилетиями пребывать в медитации, а исихастам – в непрерывной молитве? Как просто физически выдерживает вестибулярный аппарат духовный танец суфиев?
И даже если всему этому можно найти логическое объяснение, сослаться на нейрофизиологические эффекты, то почему доступ к этому опыту требует тотальной трансформации существа человека? И почему, даже однажды пережитый, он радикально меняет человеческую жизнь?
Насколько правомерно всё это игнорировать?
Более того, поражают глубинные пересечения духовных откровений с теми парадоксами, о которых рассказывают физики.
И многие из них вовсе не скрывали, что эта связь имеет место быть.
Нильс Бор
Нильс Бор, один из основателей квантовой теории и автор знаменитого «принципа дополнительности», был увлечён восточной философией. Когда же ему было присвоено рыцарское звание, он поместил в центре своего герба символ Дао и надпись «Противоположности дополняют друг друга».
Эрвин Шрёдингер
Эрвин Шрёдингер – тот самый, с котом – писал: «Сознание никогда не переживается во множественном числе, только в единственном… В действительности существует только одно сознание…» Эти слова могли бы принадлежать ведическому мудрецу, но их автор – один из величайших физиков XX века.
Вернер Гейзенберг
Вернер Гейзенберг, сформулировавший «принцип неопределённости», отмечал:
«Квантовая теория и буддийская философия говорят об одном и том же.
Нет твёрдой реальности за пределами нашего восприятия, есть только тенденции, вероятности, возможности…»
Роберт Оппенгеймер
Роберт Оппенгеймер, «отец атомной бомбы», свободно читал на санскрите и был глубоко погружён в индийскую философию. После первого успешного испытания своего кровожадного детища он процитировал Бхагавадгиту: «Я стал смертью, разрушителем миров». Это широко известно, но мало кто знает, что в той же книге он находил глубокие параллели с квантовой физикой.
Дэвид Бом
Дэвид Бом, ученик Эйнштейна, разработал теорию «целостной вселенной», где всё взаимосвязано на глубинном уровне – точно так же, как учили древние мистики. Он был дружен с индийским философом и мистиком Джидду Кришнамурти, находя множество параллелей между современной физикой и его учением.
Почему же именно физики-теоретики, эти жрецы точной науки, оказались так близки к мистическому мировоззрению?
Возможно, потому что они первыми столкнулись с границами привычного человеческого восприятия и мышления.