— И можно не работать? — удивился Трохин.
— Работает только шесть с половиной процентов людей.
— Ради чистого интереса? — восхитился Трохин.
— Ну, скорей ради персональных бонусов. Например, в гала-кино бесплатны только кресла задних рядов. А для передних кресел нужны персональные бонусы.
— Ага, то есть бонусы — это деньги? И сколько бонусов надо отдать за билет в гала-кино?
— Да нисколько! Почетные кресла резервируется для высокобонусных. Бонусы при этом не отнимаются.
— Тогда я ничего не понимаю, — вздохнул Трохин.
— Объясняю, — кивнул Ваня. — Бонусы можно приобрести: заработать или отсцудить. Количество бонусов определяет ваш уровень, бонусы при этом не тратятся. И наконец, бонусы можно потратить — купить на них VIP-услугу или VIP-товар, не соответствующий вашему уровню. Если у вас бонусов ноль — вы можете ходить в гала-кино на последние ряды. Если бонусов двести — можете сидеть в средних рядах и даже сажать рядом своего френда. А можете купить за пару бонусов место в первом ряду, хотя оно предназначено для тех, у кого бонусов двести тысяч.
— Все понятно, — грустно кивнул Трохин.
— Очень рекомендую книгу профессора Койло из СШП «Как стать счастливым» или отечественный справочник: Мишурко, Вальдер «Высокобонусность для чайников». Школьные азы, так сказать.
— Спасибо, обязательно прочту. Последний вопрос: а что с теми, у кого бонусов меньше нуля?
— Они поражены в правах. Чем меньше — тем глубже.
— А если, к примеру, минус сто двадцать тысяч ровно?
— Это у кого ровно?
— Это ж у меня.
— У вас, гражданин Трохин, уже минус сто двадцать три тысячи с мелочью.
— Что?!! - заорал Трохин. — Черт побери, да откуда взялись еще три тысячи?
— Частные иски, — пожал плечами Ваня.
— Что я еще такого натворил?! Когда?!
— Успокойтесь, гражданин Трохин! Помимо иска от инфоканала, в вашем деле фигурирует около сорока частных исков морально травмированных вами людей. Это ученые и лаборанты Института времени, работники канала «ПТК», транспортеры, экскурсоводы, зрители гала-кино, рядом с которыми вы вчера смотрели картину… Вы же с ними пообщались?
— Мы только перекинулись парой фраз! Я ничем их не оскорблял!
— Вот уж не знаю, как вы с ними говорили, — грустно покачал головой Ваня, — Но если как со мной, то ничего удивительного.
— Но никто мне не делал никаких замечаний!
— А вы как думали? Это чтобы потом подать больше исков. Кстати, больше всего исков подал ваш прежний следователь — тысячи на полторы бонусов, потому что он был при исполнении. С ним-то вы много говорили вчера?
— Ну, тварь! — возмутился Трохин.
— Тс-с-с!!! - округлил глаза Ваня. — Ни в коем случае не говорите таких слов!
— И ты на меня подашь кучу исков? — грустно вздохнул Трохин и отвернулся, глядя на ползущую внизу пелену облаков, между которыми изредка мелькал далекий океан.
— Нет, — убежденно сказал Ваня. — Ни одного! Обещаю! Там у вас и так около двадцати дискриминаций, десяток моральных травм, пять религиозных оскорблений, тринадцать домогательств сексуальных, восемь гомосексуальных…
— Что за бред?! - подпрыгнул Трохин. — Я никого пальцем не тронул!!!
— Иное слово трогает хуже пальца, гражданин Трохин! — сказал Ваня убежденно и проникновенно. — Стыдно не знать, а еще писатель… На сегодняшний день не все травмированные успели подать иск. Думаю, еще подадут. Так что в одиночную камеру, которую вы почему-то упорно называете тюрьмой, вас изолировали для вашего же блага.
— Господи! — всплеснул руками Трохин. — И это называется свободная страна?!
— Кстати, давно хотел спросить, но раз уж разговор сам зашел… Вы поминаете то Черта, то Бога, и я никак не могу понять — по вере вы сатанист, христианин или кто?
— Атеист, — мрачно сказал Трохин. — Опять оскорбил всех?
— Почему же? Это ваше право на веру, — задумчиво кивнул Ваня. — Атеист… Кто б мог подумать… Но тоже все будет хорошо! Наберитесь терпения. Мы, кстати, уже прилетели. Это пятно на горизонте — остров Пасхи, сейчас мы снизимся и увидим гигантский стадион. Он построен специально для церемонии Объединения.
Ваня умело посадил кар на площадку и повернулся к Трохину.
— Повторяю еще раз: никаких разговоров ни с кем, кроме меня. И запомните: здесь никто не должен знать, что я следователь! На худой конец, если зайдет разговор, то я — ваш близкий френд.
С этими словами Ваня приладил к правому уху небольшую сережку.
— В каком смысле френд? — насторожился Трохин. — Если нас спросят, я должен буду ответить, что мы геи?
— Я вижу, гражданин Трохин, вы еще слишком плохо понимаете законы свободы. Если кто-нибудь наберется наглости подойти и поинтересоваться, каковы наши отношения, то мы подадим иск и отсцудим прекрасные бонусы!
— Ах, ну да… — вспомнил Трохин.
— А серьга для маскировки надета, — пояснил Ваня. — Представьте: два гражданина с большой разницей в годах — не подумайте, что я вас оскорбляю, но года не скроешь, — появляются вдвоем в общественном месте. Кто это? Или отец с сыном — а многие смотрели вчера канал и знают, что вы прибыли из далекого века и сыновей у вас тут нет. Или же — гей-френды. Иначе, согласитесь, такая пара выглядит очень подозрительно и наводит на мысль о разных извращениях.
Трохин вздохнул и ничего не ответил. Ваня подмигнул ему, хлопнул по штурвалу, и люк кара распахнулся. Трохин неуклюже задрал ноги, перекинул их через бортик и спрыгнул на землю, выстланную зеленым податливым пластиком. Краем глаза он увидел, что Ваня шагнул прямо сквозь борт, который распахнулся перед ним непонятным образом.
Дул приятный ветерок, пахло океаном — солью, чайками, водорослями. Впереди возвышалась белая, совершенно гладкая стена. Ее верх терялся в небе, а края тянулись вдаль по обе стороны, насколько хватало глаз. Трохин оглянулся — сзади до самого горизонта простиралась пустыня, выстланная упругим пластиком, по ней кое-где бродили люди.
— Нравится, гражданин Трохин? — спросил Ваня.
— Красиво, — кивнул Трохин и поспешно добавил: — Я счастлив!
— Сейчас мы пойдем внутрь стадиона и посидим на трибунах. Просто чтобы иметь представление.
— Так это остров Пасхи? А знаменитые статуи убрали?
— Насчет статуй не скажу, не искусствовед я. Может, они на старом острове? А это новый остров Пасхи, — Ваня топнул ногой, — Искусственный. Сто двадцать километров в диаметре! Специально построен для Объединения.
Они зашагали вперед к стадиону. Людей вокруг почти не было, и Трохина это радовало. Зеленый пластик упруго гнулся под его подошвами, далекая стена приближалась неохотно.
— А ближе нельзя было подлететь? — спросил Трохин.
— Как же ближе, если это режимная зона? — удивился Ваня. — Через три дня здесь соберутся самые высокобонусные граждане мира! А остальные, кто захочет, будут толпиться здесь, на площадке перед входом. Поэтому режим, все оцеплено. Здесь под настилом, — Ваня на ходу подпрыгнул и топнул сразу обеими ногами, — сидят тысячи робокопов. Если что — вылезут. А сейчас мы подойдем ближе и увидим настоящие войска ООЦ… Ни слова им не говорите!
Действительно, вскоре Трохин разглядел под стеной парадную арку, а рядом — толпу людей в странных доспехах, закрывавших все тело и даже щеки. Рисунки на груди у них тоже были странные — у кого крест, у кого череп, у кого зеленый лист.
— Церковные войска, — пояснил Ваня. — Международные, всех конфессий.
Трохин внимательно разглядывал самого пузатого стражника, преграждающего путь ко входу, — рослого, с золотым крестом на выпуклом пузе и белой сверкающей дубинкой в руке.
— У него в лицевой щиток встроена хаба-хаба? — шепотом спросил Трохин.
— Нет, просто броня на правой щеке толще на сантиметр, — так же шепотом ответил Ваня. — В бою, на случай удара, устав велит подставить именно правую щеку. Традиция. Никто не помнит, откуда она пошла, видимо норма физиологии.
Ворота приближались. Ваня и Трохин спокойно подошли к ним и прошли сквозь строй, а пузатый стражник, хоть и глядел насупленно, в последний момент отступил в сторону, пропуская их к турникетам. Ваня поднял ладонь, и турникеты распахнулись.