Малышев кивнул.
— А я заведующий хирургическим отделением горбольницы. Имя, отчество и фамилия вам известны.
— У нас возникла необходимость побеседовать с вами, Сергей Иванович. Это не допрос, не следствие, просто беседа, даже, можно сказать, не обязательная. Я по своей личной инициативе решил с вами встретиться.
— Спасибо за личную инициативу, Лев Сергеевич. Я готов, слушаю.
Малышев уже замечал, любезность у них особенная, она им удивительно легко дается, у врачей, к примеру, так не получается, может быть, потому, что любезность следователя не столько этикетная, сколько профессиональная, деловая, сначала он тебя усыпит вежливой формой, а потом эффектнее шарахнет неожиданным содержанием. Малышев частенько встречался с сотрудниками милиции, прокуратуры, следователями, работниками ГАИ, особенно после праздников, имел возможность понаблюдать.
— Для начала, Сергей Иванович, вернемся к нашему разговору по телефону.
— Давайте вернемся.
— Когда я спросил вас, знаете ли вы, о чем пойдет речь, вы мне ответили: догадываюсь. Скажите, о чем вы догадываетесь?
— Догадываюсь, что к вам поступила кляуза, будто…
— Кляуза? — перебил Крухмальный. — Сергей Иванович, мы обычно пользуемся нейтральными формулировками — сигнал, допустим, или там заявление. А оценку этому сигналу пли заявлению уже дает суд. Может быть, это и кляуза, может быть, даже и клевета, но — суд, а не мы с вами.
— Это именно кляуза, — подчеркнул Малышев недовольно. — Я и сам пока в состоянии определить, что к чему.
— Вы ее видели?
— Да.
— Где, у кого?
— У главного врача Кереевой.
— И что там, в этой, как вы говорите, кляузе?
— Полагаю, вы изучили ее не хуже меня.
— И все-таки, Сергей Иванович, я вас прошу. Я могу знать одну точку зрения, а у вас она совсем другая. Требуется, как известно, две стороны медали.
Крухмальный, однако, ничего не пишет и не собирается, хотелось бы знать, почему? Или он надеется, что Малышев будет ходить к нему девяносто девять раз по этому вонючему эпизоду и давать показания, пока не собьется и не поймается? Полегче, Малышев, ты не с луны упал, должен знать, что такая у них работа, спрашиваешь же ты анамнез у больного, и вопросы, бывает, задаешь нелепые, у него рези в животе, спасу нет, а ты ему — чем болел в детстве?..
— По утрам дворник подметает у нас во дворе в самое неподходящее время, когда люди идут на работу, когда ребятишек ведут в детсад, все вынуждены пыль глотать, кому это приятно?
— Понимаю-понимаю, — кивнул Крухмальный.
— Я звонил в домоуправление, просил призвать дворника к порядку, а он как мел, так и метет, ну я и взорвался, вышел и погнал его со двора вместе с его метлой.
— Понятно, терпение лопнуло.
— Вечером он явился пьяный и обмазал двери моей квартиры дерьмом. Я схватил его за шиворот и отбросил. Или надо было милицию звать?
— Я бы на вашем месте поступил бы так же.
Что же, и на том спасибо.
— Отбросил, а он руками в стекло, у нас дверь в подъезде застекленная. Порезал себе руку, кровь, пришлось мне помощь оказывать, перевязку делать. Потом он написал заявление вместе с Чинибековым, которого я выгнал из своего отделения за безобразия. Вам все понятно?
— Личные счеты?
— И счеты, и талант пакостить. Якобы Малышев жестоко избил дворника, приложили справку судмедэксперта и пошло-поехало. Вот и все мои сведения.
Крухмальный сочувственно покивал, и Малышева от его сочувствия потянуло за язык дальше:
— История выеденного яйца не стоит, но на меня подействовала, наслоились мелочь на мелочь, и я после этого инцидента загремел в больницу с кризом, давление подскочило. — «Жа-алуюсь!» — он поморщился. — Закурить можно?
— Да, пожалуйста. Вы в каком районе живете?
— В Пролетарском.
— Одну минуту, курите пока. — Он поднял трубку, набрал номер, подождал совсем немного. — Мажит? Приветствую тебя, Крухмальный. Как жена, как дети, я спрошу потом, а сейчас, что тебе известно по поводу заявления на хирурга Малышева Сергея Ивановича? Там дворник что-то написал, со свидетелем, со справкой экспертизы. — Слушал, отвернувшись от Малышева, глядя в окно. — Та-ак… та-ак… Ясно, а ему не сообщили, правильно. Все, спасибо, Мажит, привет! — Положил трубку. — Вы правы, Сергей Иванович, там действительно кляуза. — Глаза, однако, холодные, строгие, хотя полагалось бы улыбнуться с облегчением — как-никак разобрались и сделали кому надо внушение. А Малышеву должно быть стыдно, опустился до нелепых предположений. Его смутили обывательские суждения, запугали его этой кляузой и Марина, и Борис Зиновьев, и главный врач раздула, а он поддался, утратил достоинство, вздору поверил…