А вот их свадебное фото: молодой офицер в парадном мундире с оружием на боку, а рядом юная красавица в длинном платье с внушительным шлейфом и бесконечной фатой. Они были счастливы по-своему.
На третьей странице можно увидеть «плод» их любви – старший сын Алексей Викторович, мой дед. В кадетской форме он позирует возле яблони. Это единственный снимок его юности.
Потом идет изрядно потрепанная фотокарточка молодой женщины в кожанке и платке в компании с мужчинами, одетыми в такие же куртки, и весело махавшим в кадр натруженными ладонями. Это младшая дочь семейства Шлихтенберг Ксения. Она поддалась революционному порыву того времени, влюбилась в одного из многочисленных «двадцатипятитысячников» и ухала поднимать с ним колхоз. Там они вступили в брак и начали строительство светлого будущего. Ольга Алексеевна не поняла этого поступка дочери. Впрочем, и та не особо сильно горевала судя по всему. Закончилась жизнь юной коммунистки не слишком красиво. В памятном тридцать седьмом году, когда народ боялся темной ночи, «воронка» и людей из Комитета, за Ксенией Викторовной пришли. Арестовали не только её, но и мужа, свекровь. Детей отправили в детский дом. Ксению объявили английской шпионкой. Она так и не подписала признание: её забили до смерти на допросе. Хотя дедушка получил в марте тридцать восьмого года официальный документ о том, что вследствие «тяжелого недуга» его сестра покинула это мир.
Её мужа расстреляли, а свекровь скончалась в камере от почечной колики. Остались лишь дети. Вот и их фото на следующей странице семейного альбома. Крепко сбитый мальчик, сидящий на стульчике, и девочка с длинной косой. Алеша и Лидочка. Только в сорок шестом году Ольга Алексеевна смогла их забрать из детского дома. К этому времени мой дед успел жениться на Володиной Ирине Витальевне, военном хирурге. В сорок первом году она забеременела. В альбоме есть их свадебная фотография.
Жизнь шла своим чередом пока немцы не напали на Советский Союз. Дед тут же ушел на фронт, а Ирина родила девочку в сорок втором году и тут же, записавшись добровольцем, уехала передовую в составе медицинского эшелона. В конце сорок третьего года Ольга Алексеевна , воспитывающая Нюточку (так назвали мою тетю) получила похоронку на Володину Ирину. Из сухих канцелярских слов было понятно, что сержант Володина сражалась с врагом храбро и пала в бою, пытаясь вытащить раненного товарища. Теперь напоминанием о веселой хохотушке Ирочке была её дочь Нюточка, как две капли воды на неё похожая.
В сорок пятом году вернулся с фронта мой дедушка. Он дошел до Берлина, расписался на Рейхстаге, его гимнастерка была вся в орденах и медалях. Всё это отражает альбом.
В сорок шестом году в семье стало трое ребят и квартира наполнилась шумом, смехом и топотом. В этом же году Алексей Викторович встретил свою вторую жену, Елену Ивановну Григорьеву, мою бабушку. Она постаралась заменить мать, всем троим ребятишкам и с успехом это осуществила.
Время бежало. В пятьдесят третьем про деда «вспомнили». Его арестовали прямо на работе. Припомнили и происхождение, и сестру-шпионку, а ещё навесили участие в сговоре с американцами в Берлине и передаче им «секретных данных». Алексей Викторович служил к тому времени на оборонном предприятии. Спасла его смерть Сталина и развенчание его культа. Деда выпустили, и он тут же увез семью из Москвы в тихий и уютный городок Гришин. Здесь родился мой отец, моя мать и я сама. В этом захудалом городишке я и встретила героя своего романа. Его фотография завершает альбом.
Неожиданно запахло бензином, и на диван запрыгнул мокрый и взъерошенный котенок. Он лизнул мою руку и, урча, стал тереться об неё же.
- Сударь, - заметила я, а хорошая ванна вам бы не помешала. И, взяв его на руки, прошествовала туда.
Там мой новый друг дал себя повторно искупать в тазике с теплой водой и пеной, и даже мурлыкал в восторге. Я хорошенько его вытерла полотенцем, и котенок снова отправился спать на старый плед.
Я, же ещё немного помаявшись, решила ложиться спать. Но сон не шел. Поворочавшись, вскоре я расслабилась и уснула.
Глава 4
Будильник громко прозвонил в семь тридцать утра. Я открыла глаза. Нужно вставать иначе, потом я проваляюсь до десяти.
Вчерашние мысли внезапно нахлынули. Я вспомнила всё: горсть рыхлой земли в ладони, липкий ужас внутри себя когда домовину опускали в только что вырытую яму, стук двух лопат о твердую землю.