— Думаешь, нас ищут? — спросила Марина, всматриваясь в даль, в ту сторону, откуда, как ей казалось, доносился ранее рёв.
— А у тебя есть другие варианты? — с трудом выговаривая каждое слово, онемевшими губами ответила Таня. — Что делать будем?
Марина посмотрела на свои руки со сломанными ногтями, верхний слой которых отодрался вместе с гель-лаком, и будто не услышала вопрос Тани, зацикленная на себе.
— Если ребята угнали тачку, а я уверена, что этот тупой, но невероятно энергичный Стас обязательно подстрекнул всех это сделать, то нужно идти на встречу машине. Если Стас потерпел неудачу, то нам всё равно стоит проверить и понаблюдать из-за деревьев.
— А вариант, что Стас даже не думал ничего делать, ты вообще не рассматриваешь?
Марина всё ещё не поднимала глаз со своих рук, думая о чём-то, и отвечая так, будто вопросы задавались через толщу океана.
— Не рассматриваю, — пожала плечами Сазонкина. — Этот человек очень проницателен.
— Да откуда ты так уверена в нём? — уже не терпела Емельянова и невольно повысила голос.
Тут Сазонкина будто очнулась.
— Боль, — она посмотрела на руки. — Быстро.
— Чего? — свела брови Таня. — Ты меня слышишь вообще? Алё?
Марина наконец встала, и выдохнула, расслабленно и успокоившись, и лицо её разгладилось от привычной надменности, раскрыв вполне милое личико.
— Я ничего не чувствовала вообще. И только сейчас, когда почти часа два прошло, я услышала как ноет голова, ушибы на руках и ногах, но ногти ещё не болели. Теперь я ощущаю боль, а это значит, что всё позади.
Таня не сильно понимала логику, но приняла её, ведь думать всё ещё не хотелось.
— Мы с тобой были невероятно спокойны, а теперь я слышу раздражение в твоём голосе. Значит ты приходишь в норму, как и я. И произошло это у нас довольно быстро. Теперь ясно?
Таня насупилась и кивнула. Марина заплела свои чёрные волосы в пучок спиральной резинкой, и пошла в сторону, откуда доносился звук мотора. Таня еле поднялась и догнала медленно идущую Сазонкину.
Тишина между ними прерывалась только сварливыми завываниями ветра, скрипом сирых и убогих деревьев, что качали чёрными голыми ветками и ставили подножки своими корнями. Где-то ухала сова и, кажется, Таню только что укусил комар. Странным образом лес, который всем своим видом с самого начала гнал их прочь, будто заботился о них, пытаясь предупредить об опасности. Может, не просто так это Место показалось таким неприветливым и даже враждебным? Может, Оно что-то знало и предостерегало подростков?
Всё что произошло и всё, что происходит сейчас, и произойдёт в будущем — кошмар. Никто не знал, что так будет. И в голове столько всего, столько мыслей, что кажется думаешь обо всём сразу и не о чём одновременно, а на деле — просто идёшь в полной темноте, пристально переводя взгляд с земли, чтобы не споткнуться, вперёд, чтобы понять, куда дальше.
— Марина… — вдруг прервала тишину Татьяна, посмотрев влево. Со стороны послышалось недовольное цоканье, и даже при свете луны, загороженной деревьями, Емельянова увидела, как Сазонкина закатила глаза — Таня вспомнила, что лучше её так не называть. — То есть, Рина, Рина, извини.
— Извиняю, — хмыкнула девушка. — Ну что?
— Спасибо.
Кажется, сказать Татьяне благодарность было также трудно, как Сазонкиной поверить, что её благодарят искренне, без задней мысли и меркантильный мыслей. Молчание в ответ не было возмущённым, нет, — скорее, удивлённым. Если бы благодарность была лживая, неестественная, Марина бы почувствовала это, и огрызнулась бы в ответ. Но сейчас она молчала. Молчала, потому что не знала, как реагировать.
Они не помнили, сколько шли, пока не услышали громкие голоса Димы и Стаса.
— ТАТЬЯЯЯЯНА! МАРИИНА! МЫ ТУТ!
Сил кричать у Татьяны не было, ведь она итак сорвала голос, но Сазонкина заорала за неё:
— МЫ ТУТ, ПРИДУРКИ!
Кажется, в этот момент выдохнули все.