— Прежде всего, — говорил Федоров, — малый вес, затем — простота устройства, прочность сцепления механизма.
Действительно, в отношении малого веса пулемета Дегтяреву удалось установить непревзойденный рекорд: его пулемет с сошками весил всего 8,5 килограмма, то-есть был на 6 килограммов легче английского «Льюиса» и более чем вдвое легче немецкого ручного «Максима».
Простота устройства пулемета была достигнута благодаря применению оригинальной затворной рамы с расположенными на ней основными частями механизма.
Для того чтобы разобрать пулемет Дегтярева, требовалось всего три приема: отвинтить и снять чеку замочной коробки, повернуть соединительную муфту и вынуть затворную раму, повернуть ствольную чеку и снять ствол.
Благодаря малому дрожанию системы при стрельбе на заводских испытаниях была получена хорошая кучность пуль.
Было в пулемете Дегтярева и еще одно чрезвычайно важное достоинство — при малом весе он обладал удивительной прочностью сцепления механизма.
Эта прочность сцепления затвора со ствольной коробкой достигалась симметричностью сцепления и, особенно, широкими плоскостями плеч отдачи.
На заводских испытаниях пулемет без единой поломки отбил 10 тысяч выстрелов.
Многие пулеметы иностранных систем, где это сцепление несимметрично, — системы Шательро, Дарна и Прага — не могли итти в сравнение с новой моделью Дегтярева.
Но как только Федоров и Дегтярев приехали в Москву, им объявили, что их образцу предстоит соревнование с несравнимо более сильными противниками, чем пулеметы Шательро или Дарна.
На полигоне стоял готовый к испытаниям новый пулемет — переделочный образец Максима—Токарева и последняя модель немецкого пулемета Драйзе, который должен был испытываться для сравнения.
Как и в прошлые испытания, Дегтяреву указали отведенное для его пулемета место в одной линии с другими образцами, и он стал готовиться к «бою».
На этот раз Василий Алексеевич чувствовал себя совсем иначе: он разговаривал с Федоровым, шутил со стрелками и, казалось, был полон уверенности в победе.
— А как же вы насчет «Драйзе»? — спросил Федоров. — Ведь это не старый «Максим».
— Побью! — решительно заявил Дегтярев и лег к пулемету.
Федоров никогда не видел в Дегтяреве такой решительности. Это ему понравилось.
Члены комиссии осмотрели все пулеметы и приказали приготовиться к стрельбе.
Стрельба началась по команде из всех пулеметов одновременно и велась с маленькими перерывами для необходимой смены мишеней. Это был первый этап испытаний — на кучность и рассеивание пуль. Он принес Дегтяреву радостные известия: его пулемет показал наибольшую кучность стрельбы.
Следующим этапом были испытания на живучесть.
К каждому пулемету поставили специальных наблюдателей и счетчиков. Они должны были подсчитывать количество задержек и регистрировать число выстрелов.
Из-за одновременной трескотни трех пулеметов невозможно было расслышать слова команды, и наблюдатели больше обменивались с членами комиссии жестами.
Дегтярев так увлекся стрельбой, что не заметил, как смолкли его «соседи», и был остановлен наблюдателем, тоже не расслышавшим команду, лишь после того, как его пулемет сделал 580 выстрелов.
К нему подошли члены комиссии и внимательно осмотрели пулемет.
— Пятьсот восемьдесят, говорите?
— Так точно, пятьсот восемьдесят! — доложил наблюдатель.
— Это же почти двойную норму отбухал без охлаждения, — удивился председатель комиссии.
— Любопытно проверить, сколько он простреляет без смазки?
— А смазка когда полагается? — спросил Дегтярев.
— После шестисот выстрелов.
Опять возобновилась стрельба.
Теперь члены комиссии стояли около Дегтярева, внимательно наблюдая за поведением его пулемета.
— Тысяча... тысяча двести... тысяча четыреста,— докладывал наблюдатель.
— Нагрелся?
— Не особенно, товарищ командир.
— Продолжайте стрельбу.
— Есть продолжать!
Пулемет трещал и трещал, уж мишень была разорвана в клочья, а Дегтярев упрямо бил по щиту.
— Тысяча восемьсот... тысяча девятьсот... две тысячи, — докладывал наблюдатель.
Вот замолчала машина Токарева. Изобретатель склонился над ней, и скоро пулемет опять заработал.
«А как же «Драйзе»? — думал Дегтярев. — Ведь у него уже были две задержки, неужели он окажется лучше «Токарева»?»
— Две тысячи сто... две тысячи двести...
Дегтярев взглянул влево. Ему послышалось, что дребезжащий стук «Драйзе» вдруг оборвался. Сердце радостно застучало. «Неужели хваленый «Драйзе» сдал? Так и есть, его исправляют».