Иногда, чтобы пережить темную полосу, нужно вывернуть ситуацию наизнанку, отделиться от собственного тела, взмыть к потолку и начать наблюдать за происходящим со стороны. Жизнь с тетей Томой научила меня многому, особенно терпению и способности не унывать, даже если вся деревенская общественность, включая участкового, ополчилась против, вооружилась вилами и идет в сторону нашего дома. «Спасибо, тетя Тома», – мысленно поблагодарила я.
– Жара не спадает… Хорошо бы зарядили дожди, – Эдита Павловна скользнула равнодушным взглядом по тарелке с ароматным лимонным печеньем и положила левую руку на подлокотник кресла. – Дела идут хорошо. В прошлом месяце я открыла новый салон в Праге, он меня несколько беспокоил, но публика довольно быстро сориентировалась, потому что Ланье – это качество, стиль и высокая планка. И это на все времена.
– Абсолютно с вами согласна, – произнесла Мария Александровна и сдержанно улыбнулась.
– И я тоже согласна, – вклинилась я в разговор лишь потому, что за двадцать минут чаепития не проронила ни слова, а уже было пора произнести несколько дежурных фраз.
Я сидела ровно, положив руки на колени, излучая доброжелательность и учтивость, чем наверняка сбивала с толку и бабушку, и Марию Александровну. Они одновременно повернули головы ко мне, но я потупила взор и принялась рассматривать кружева на белоснежной скатерти. «Скорей бы это закончилось, скорей бы…»
– Чем ты собираешься заниматься в ближайшее время? – небрежно поинтересовалась Эдита Павловна.
– Хочу встретиться со своими подругами из частной школы, – соврала я, специально уточнив, из какой именно школы. Бабушка могла предположить, будто меня опять зовет в свои объятия деревня, а мне совсем не хотелось, чтобы она поперхнулась чаем, вновь вызвала Льва Александровича Бриля и моя совесть затем опять издавала противное «кхе-кхе».
– Это правильно, – одобрила Эдита Павловна (про себя она наверняка подчеркнула, что девочки из частной школы принадлежат к сливкам общества, а значит, не опасны: не научат меня распевать частушки, щелкать семечки и доить коров). – Я оставлю вас на минутку, – сказала она, поднимаясь. – Лев мне прописал лекарства, и я должна принимать их каждые два часа.
Ход конем. Меня, точно лакомый кусочек мяса, бросили в клетку к тигрице. На перевоспитание.
«До чего же кружева на скатерти интересные… – мысленно протянула я, считая дырочки и завитки. – Один, два, три…»
Что можно было поделать со шкодливым настроением? Пожалуй, ничего.
Мария Александровна выдержала паузу, затем поправила светлые волосы, тряхнула головой и начала с главного:
– Анастасия, я знаю, между тобой и Павлом произошла ссора. Он мне доверяет и рассказал обо всем. Хочу сказать сразу, я горжусь своим сыном и считаю, что ты слишком торопишься. Да, ранее я была против вашего общения, и на то были веские причины…
– Какие? – перебила я, кукольно распахнув глаза.
Думаю, Мария Александровна с удовольствием бы убила меня в ближайшую минуту, как-нибудь элегантно, по-женски, например, подсыпала яда в чашку… Я опасливо покосилась на свой чай, но потом пришла к утешительному выводу, что бояться нечего – живая я представляла собой огромную ценность (вернее, не я, а богатство семьи Ланье, частично громыхающее за мной в качестве приданого). И, соответственно, меня нужно беречь, а не лишать жизни. Уф.
– Когда у тебя будет сын, ты меня поймешь, – высокомерно произнесла Мария Александровна, и ее глаза холодно блеснули.
Запахи отчего-то обострились, я вдохнула терпкость лимона, пряность мяты, своеобразие бергамота… О, она ненавидела меня и при этом уговаривала продолжить отношения с Павлом! «Не представляю, чтоб однажды я навязывала своему сыну девушку, которая мне не нравится, и поступала я так потому, что она из обеспеченной семьи».
– Надеюсь, сын у меня скоро появится, – ответила я, запоздало сообразив, что мои слова будут истолкованы неправильно.
– Что?! – раздалось в ответ, и чашка звякнула о блюдце.
– Нет, вы меня не так поняли! – замотала я головой. – Я в том смысле, что люблю детей и когда-нибудь…