— Това беше в деня, когато те заварих да рисуваш подарените от мен цветя и ти казах колко много те обичам.
— Ах! Но тогава не исках да ти призная колко много бях плакала над тези цветя при мисълта, че ти действително ме обичаш! Когато, Доди, пак почна да тичам както по-рано, нека да посетим отново онези места, където се държахме като глупава влюбена двойка. И ще се поразходим както тогава, нали? И нали няма да забравим клетия татко?
— Да, ще го направим и ще бъдем много щастливи. Но затова ти трябва да побързаш да станеш по-добре, скъпа моя.
— О, аз скоро ще се поправя. Ти просто не знаеш колко по-добре съм сега!
Надвечер. Седя на същия стол, край същото легло и същото лице е извърнато към мен. Умълчали сме се и върху лицето й грее усмивка. Вече не нося лекия си товар нагоре и надолу по стълбите. Тя лежи тук цял ден.
— Доди!
— Да, миличка?
— Нали си спомняш, Доди, неотдавна ти ми каза, че мистър Уикфийлд не бил много добре. И нали няма да сметнеш за неразумно това, което сега ще те помоля? Искам да се видя с Агнеса, много искам.
— Ще й пиша, миличка.
— Настина ли?
— Още сега.
— Какво мило и добро момче! Доди, вземи ме на ръце. Наистина, миличък, не е каприз, аз действително много искам да видя Агнеса!
— Вярвам, миличка. Трябва само да й пиша, и тя веднага ще се отзове.
— Сега си много самотен, когато отиваш самичък долу, нали? — шепне Дора с ръка около шията ми.
— Как бих могъл да не съм самотен, когато гледам празния ти стол, любов моя?
— Празния ми стол! — И тя се притиска мълчаливо към мен. — И аз наистина ти липсвам, Доди, нали? — казва тя с усмивка, като вдига поглед. — Липсвам ти, макар да съм немощна и глупава, нали?
— Скъпа моя, нима на този свят има някой друг, който така много да ми липсва?
— О, милият ми съпруг! Толкова се радвам и все пак толкова ми е мъчно! — продумва тя и се промъква по-близо до мен, като ме прегръща с двете си ръце. Тя се смее и хълца, а след това притихва и е много щастлива — Много съм щастлива! — повтаря тя. — Само поздрави Агнеса от мен и й кажи, че много искам да я видя. Тогава нищо повече няма да желая.
— Освен да оздравееш, Дора.
— Ах, Доди! Понякога си мисля — знаеш, аз винаги съм била глупавичка, — понякога си мисля, че никога няма да стана по-добре!
— Не казвай такова нещо, Дора! Скъпа моя, не трябва дори и да си го помислиш!
— Няма, стига да мога, Доди. Но аз съм много щастлива, макар че моето скъпо момче се чувствува самотно пред празния стол на своята дете съпруга!
Нощ. Все още съм при нея. Агнеса е пристигнала. При нас е вече от цял ден. Тя, леля и аз сме стояли при Дора от сутринта. Не сме разговаряли много, обаче през всичкото време Дора е била много весела и доволна. Сега сме самички.
Знам ли, че моята дете-съпруга скоро ще ме напусне? Вече са ми го казвали. Но за мен то не с ново. И все пак не знам дали съм го приел като истина. Не мога да възприема тази мисъл. Днес цял ден на няколко пъти съм се уединявал да плача. Спомнял съм си кой е плакал за раздялата между живите и мъртвите. Мислил съм си за тази трогателна история. Опитвал съм се да се примиря и да се утеша, но не ми се е удало. Не мога да се помиря с мисълта, че краят действително е дошъл. Държа ръката й в своята и чувствувам колко е силна любовта й към мен. Не мога да отхвърля слабата надеждица, че може би тя все още ще бъде пощадена.
— Искам да ти говоря, Доди. Искам да ти кажа нещо, за което напоследък много съм мислила. Няма да имаш нищо против, нали? — запитва ме тя с мил поглед.
— Да имам нещо против ли, миличка?
— Защото не знам какво ще си помислиш или какво може да си си помислил понякога. Може би ти си мислил същото. Доди, миличък, боя се, че бях твърде млада.
Слагам лицето си до нейното на възглавницата, тя ме поглежда в очите и приказва много тихо. Постепенно, докато приказва, чувствувам с болка в сърцето, че говори за себе си като за човек, който е свършил с живота.
— Боя се, мили, че бях твърде млада. Не искам да кажа само по години, но и по опит, по размисъл, по всичко. Бях такова едно малко, глупаво създание! Боя се, че по-добре би било, ако се бяхме обичали само като момче и момиче и всичко да бе свършило с това. Започнах да мисля, че не бях годна за съпруга.
Опитвам се да спра сълзите си и да отвърна:
— О, Дора, любов моя, толкова си била годна за съпруга, колкото и аз за съпруг!
— Не знам — казва тя, като тръсва къдрите си по старому. — Може би. Но ако аз бях по-годна за женитба, навярно щях и теб да направя по-годен. Освен това ти си много умен, а аз никога не съм била.