Михал. Мокрые… Простудишься.
Анка. Не будем говорить о простуде.
Михал. Снимай.
Анка расстегивает и снимает чулки. Михал возвращается с шерстяными гуральскими носками. Снова опускается на колени и натягивает носки Анке на ноги.
Михал. Так лучше?
Анка. Теплее. Ощущение вины… Измены… В постели я всегда изменяла тебе.
Михал опускает глаза. Ему трудно говорить так же откровенно, возможно, дело тут в разнице поколений.
Михал. Я этого не чувствовал.
Анка. Врешь.
Михал. Да. Я сам… мне казалось, я отдаляюсь… когда с кем-нибудь был. От тебя отдаляюсь.
Анка. А меня бесило, что ты даешь мне полную свободу, что тебе наплевать… Потому и сказала, что выйду за Ярека. Мне всегда хотелось… чтобы ты крикнул: хватит, довольно.
Михал. Я не мог. Не чувствовал себя вправе. Но не только поэтому. Я боялся тебе запрещать… Это была бы ревность. И не ревность отца к дочери… А такого я не хотел.
Анка. Но так было.
Михал. Да. Нет. Не знаю толком, что это было… Да и сейчас…
Анка. Когда ты застукал нас с Мартином в постели… Ты из-за этого уехал?
Михал. Да. Но какому отцу нравится, когда дочь начинает спать с мужиками? Это была нормальная реакция.
Анка. Я не была твоей дочерью.
Михал. Была. Столько лет… я часто думал, что мама могла ошибиться. Говорят, женщины знают наверняка… но ведь могла же.
Анка улыбается: уж она-то знает.
Анка. Нет, не могла. Женщины действительно не ошибаются.
Михал. Откуда ты знаешь?
Анка. Знаю.
Михал встал. В рюмке Адама осталось немного водки. Михал берет рюмку, подходит к окну. Теперь он стоит к Анке спиной.
Михал. С тобой было такое?
Анка. Да. Один раз.
Михал выпивает то, что не допил Адам.
Михал. Когда?
Анка. В прошлом году.
У Михала, как тогда, когда он ударил Анку на остановке, темнеют глаза. Он отрывается от окна начинает ходить взад-вперед по комнате.
Михал. Послушай… поэтому я и уезжал… не ночевал дома… Хотел, чтобы случилось такое, чего уже не исправить. Сначала думал, это будет, когда ты в первый раз с кем-нибудь переспишь… но нет, не вышло. Потом стал мечтать, чтобы ты родила.
Останавливается над Анкой.
Михал. Понимаешь? Чтобы у тебя родился ребенок!
Анка. Потому я от него и избавилась. Чтобы ты не сказал со своей всепрощающей улыбкой: все нормально! Поэтому! Поэтому скрыла, что решила сделать аборт. Чтобы ты не сказал: нормально, выскребись, доченька, какие проблемы!
Михал. Я бы так не сказал.
Анка. Не знаю.
Михал. Знаешь!
Анка. Зачем тебе понадобился мой ребенок? Прелестное дитя? Чтобы было о ком заботиться? Пеленать, не спать ночами… Захотелось снова стать хорошим? Ты предпочитал, чтобы все развивалось без твоего участия! Как с письмом: «Вскрыть после моей смерти»! Чтобы ничем не запятнать свое благородство и порядочность!
Михал бросает на Анку взгляд глубоко оскорбленного человека, которого все равно не поймут.
Анка. Тебя не волновало, что скажут люди. Тебе важно, что ты думаешь о себе сам.
Михал идет к холодильнику и наливает в блюдечко немножко молока. Ставит блюдце под шкафчик. С облегчением — поскольку Анки там уже нет — пересекает большую комнату и останавливается около тумбочки в дверях своей комнаты. Видит Анку, которая рассматривает фотографии (молодой Михал и маленькая Анка улыбаются в объектив). В руке у Анки все конверты: белый и желтый, поддельное письмо, настоящее…
Михал. Ты… забыла налить ежу молока.
Анка. Я кладу обратно. Видишь?
И действительно: кладет письма в ящик.
Михал. Это твое письмо.
Анка. Не хочу…
Михал пожимает плечами.
Анка. Не хочу!
Бросается к Михалу, обнимает его, прижимается головой к груди.
Анка. Не хочу, не хочу…