Эльжбета ставит книги обратно на полку, возвращается в кухню, наблюдает, как Зофья готовит скромный ужин.
Эльжбета. Не думала, что это так.
3офья. Что?
Эльжбета. Что вы так живете… этот дом, эта машина, ваш портфель…
3офья. Мне больше ничего не нужно. Вы не поверите, но другие имеют меньше.
Эльжбета. Я верю.
Смотрит, как Зофья режет редиску.
3офья. У меня такая диета… Я никого не ждала.
Садятся ужинать.
Эльжбета. Женщина, которую я помню, не могла стать такой, как вы. Из того образа мыслей не могли родиться ваши поступки, ваши книги, вы сами…
3офья. Если вы проделали несколько тысяч километров в надежде раскрыть какую-то тайну, вас ждет разочарование. Причины, заставившие меня тогда отделаться… да, отделаться от еврейского ребенка, банальны. Мужчина, который ходил взад-вперед по комнате, не вынимая рук из карманов, был мой муж. Он умер в тюрьме в 1952 году.
Эльжбета. Знаю.
3офья. Он тогда был в кедиве. Это управление подпольной диверсионной службы. Нам сообщили, что люди, которые согласились взять ребенка, сотрудничают с гестапо. Что через девочку, через ее опекуна, через ксендза гестапо доберется до нас… до организации. Вот и вся тайна.
Эльжбета потрясена услышанным.
Эльжбета. Так просто…
3офья. Мы не могли сказать правду вашему опекуну. Мы его не знали. Надо было придумать что-то такое, что сегодня даже у студентов вызывает сомнения. А вы тогда поверили. И сорок лет жили с этой уверенностью. А я… я не знала, что вы живы. Те же сорок лет. А еще оказалось, что этих людей оговорили; им даже вынесли смертный приговор и чуть было не убили.
Эльжбета. Мне такое в голову не могло прийти…
Зофья с горечью улыбается своим мыслям.
3офья. Если я скажу, что тот вечер жил во мне все сорок лет… я вас выгнала… послала почти на верную смерть и понимала, что делаю… Обрекла на смерть во имя других ценностей, ну, конечно, они мне тогда казались самыми важными…
Эльжбета. А сейчас… вы уже знаете, что самое важное?
3офья. Знаю. Нет такой идеи, такой проблемы… ничего нет важнее жизни ребенка. Жизни…
Эльжбета. Да, и мне так всегда казалось… А что вы говорите своим студентам? Как советуете жить?
3офья. Ничего не говорю. Я на то и нужна, чтобы они поняли сами.
Эльжбета. Что?
Зофья. Добро. Оно есть… в каждом. Мир пробуждает в человеке добро и зло. Тогдашний мир в тот вечер не пробудил во мне добра.
Эльжбета. Кто оценивает, что такое добро?
3офья. Тот, кто в каждом из нас.
Эльжбета. В ваших работах я ничего не читала о Боге.
3офья. Я слово «Бог» не употребляю. Можно верить без слов. Человеку от сотворения дана возможность выбирать… Если это так, он может выкинуть Бога из души.
Эльжбета. А на его место?
3офья. Одиночество — здесь. А там? Если там пустота, если там действительно пустота, тогда…
Звонок в дверь. Эльжбета смотрит на Зофью, та с извиняющейся улыбкой идет открывать. Входит пожилой мужчина, которого она утром встретила возвращающимся из Щецина. Зофья пропускает его вперед. Еще не переступив порога, гость достает блокнот и три почтовые марки в целлофановом пакетике. Протягивает их Зофье и тут замечает, что в комнате кто-то есть.
Мужчина. Простите… Я не знал, что у вас гости. Добрый вечер.
Кланяется Эльжбете. Зофья рассматривает марки.
3офья. Прекрасные, правда…
Мужчина. Я только хотел показать… простите. Если увидитесь с сыном, обязательно ему расскажите.
3офья. Хорошо. Polarfahrt, три цеппелина, 1931. Хотите взглянуть, пани Эльжбета?
Эльжбета. Пожалуй, нет…
Зофья возвращает марки, мужчина уходит.
Эльжбета. Сосед?
3офья. Да… Врач и его пациент, о которых сегодня шла речь, тоже живут в нашем доме.
Эльжбета. Интересный дом.
3офья. Как любой другой. В каждом доме какие-то люди… И так далее.
Эльжбета. А те люди… к которым я должна была тогда пойти… вы их знаете?
3офья. Да.
Эльжбета. Как вы думаете, я могла бы с ними увидеться?