Стоило той попробовать кофе, как глаза ее блаженно прикрылись, на губах расплылась довольная улыбка, а я вдруг захотел ее поцеловать. Как же вовремя… Нет, Антоха, вообще не время. То, что ты ей попытался душу открыть, не говорит о том, что можно распускать руки. Да ты знаешь ее меньше двух недель. Хватит отвлекаться на всякую ерунду. И тоже сделал глоток густой, черной и горькой жижи, лишь бы отвлечься от навязчивой мысли.
Ненадолго меж нами воцарилась тишина, гнетущая и неприятная, но все-таки тишина. Хрупкое равновесие. Но вскоре и разделившая нас преграда иссякла: круассан остался лежать в тарелке хлопьями крошек, а кофе приятно грел изголодавшийся желудок. Но напряжение, сковавшее Катю, никуда не делось. Плечи ее продолжали быть напряженными, словно та ждала от меня какого-то подвоха. И я предпринял новую попытку разрядить обстановку.
- Катя, я не прошу поверить мне здесь и сейчас. Тебе может казаться все, что угодно. Что я подлец, что хочу тебя использовать, воспользоваться твоей наивностью, и ты вправе так считать, ибо меня совершенно не знаешь. Ни как декана института в рамках университета, ни как обычного человека в реальности. Не знаешь моей истории и того, по каким тропам я ходил в своей жизни. Но я хочу сказать, что не собираюсь обманывать тебя, пользоваться твоими чувствами, если таковые есть. Я не настолько ценностно опущен. Ты действительно мне интересна. Не как студентка, как девушка. И все мои знаки внимания преследуют лишь одну цель: выразить симпатию. Вот и все скрытые помыслы.
- А если я скажу, что вы мне не интересны? – она нарочито подчеркнула каждое произносимое слово, особенно последние. Я вскинул бровь и скрестил пальцы в замок перед собой. Закрылся от нее, не желая выдавать истинные эмоции. Сердце словно полоснули ножом, впрочем, что еще можно было ожидать? От этих чувств, которые в одах воспевают, как светлые и чистые, никогда не стоило ждать ничего хорошего.
- Тогда я отступлюсь, - наигранно и фальшиво улыбнулся я. – Буду наблюдать издалека, если, конечно, время останется. Но навязываться точно не стану.
Та удовлетворённо кивнула, наконец расслабляясь, а я бы в этот момент все отдал, лишь бы узнать, что творилось в ее красивой головке? Серьезно ли она говорила про отсутствие интереса ко мне? Тогда почему сидела сейчас передо мной, выслушивая исповедь? Почему пыталась доказать Трясовой обратное? Почему они вообще ни с того ни с сего начали враждовать, хотя я прекрасно видел, на первой лекции они сидели вместе и оживленно о чем-то шептались?
Хотя разве пыталась? Я слишком много надумал из-за одной всего лишь фразы. «Как мы можем делить человека?..»
Господи, как же все сложно. Как же я от всего этого отвык...
* * *
Боль и обиду, испытываемые около универа, речь Кощея смыла, как волна – прибрежный песок. Я больше не хотела рвать и метать все вокруг в исступлении, которое мне дарило обиженное сердце и, как мне казалось, отверженные чувства. На деле же все оказалось совершенно иначе.
Внутри все трижды перевернулось вверх тормашками, и каждое последующее слово выворачивало нутро еще больше. Что он вообще делал со мной? Откуда такая власть? И как назло, голос разума замолчал. В самый неподходящий момент!
Впрочем, я и так все знала, что внутренний голос еще мог мне сказать? Я чётко осознавала, что влюбилась в человека, сидящего напротив. И теперь уже понимала, что чувства мои были взаимны. Слышала об этом прямо здесь и в данную минуту.
Вопрос был в другом. Стоило ли открываться в ответ? Чего Антон Сергеевич ждал от меня?
- Что вы хотите от меня услышать? – спросила я, ехидно щурясь и чувствуя, как игривое настроение неумолимо набирает обороты, вытесняя весь накопившийся негатив. Впрочем, в таких разительных переменах настроения тоже ничего хорошего не было. – О взаимности своих чувств? Что я должна сказать?
- Ничего, - спокойно пожал плечами тот. – Я не жду от тебя совершенно ничего, Кать. Ни ответного признания, ни, тем более, начала более тесного общения. Хочу лишь понимания. И скидки на то, что я вообще не планировал признаваться в своей симпатии. В ближайшее время, так точно.
Я легко и громко рассмеялась, так, что наша официантка смерила меня неприязненным взглядом, но едва ли мне до этого было дело.
- А тут я выпытала у вас и заставила выложить всю подноготную, - сквозь смех выдавила я. Тот страдальчески возвел глаза к потолку, а затем закрыл запылавшие алым багрянцем щеки ладонями. Дожили, я смогла смутить самого Антона Сергеевича! И веселье после осознания этого факта несколько поутихло, хотя его яркий огонек продолжил полыхать внутри. – Простите, Антон Сергеевич. Я все понимаю, конечно. Мне не следовало давить на вас несколько дней, а стоило обо всем догадаться самостоятельно. – Но не желая раскрывать все карты сразу, добавила, - Пока я не могу признаться в симпатии, ибо не до конца в ней уверена, но…