Выбрать главу

Оля дернула его за руку:

— Ты что зазевался? Все пошли.

Они бросились догонять ребят.

— А почему Иудино дерево? — осторожно спросил Одик у Миши, когда они перешли автостраду. — Это вы так прозвали?

Миша внимательно посмотрел на него.

— Не мы, — сказал он, и в его голосе уже не было того холодка и даже заносчивости, которые были на пляже, когда Одик спросил о рубцах на спине учителя: то ли Миша немного привык к нему, то ли от неудачи подобрел. — Научное его название — багряник, но больше оно известно как Иудино дерево, и о нем есть разные легенды: по одной — его листья всегда дрожат на ветру от испуга и коварства, как тот Иуда, который предал Христа за тридцать сребреников…

— А-а-а, — сказал Одик, — странное название! — Кто такой Иуда, он спросить побоялся.

— Странное?! — вмешался Илька. — Странное, говоришь? А мы тебе не странные? И чего ты все таскаешься за нами? Для того, чтоб похудеть?

Катран, хранивший молчание, сделал Ильке резкий жест рукой: заткнись, мол, — и, пропустив остальных, чуть приотстал и пошел рядом с Одиком и его сестрой.

— Можно тебя на минутку… — Он потянул Одика за руку, видно не хотел чего-то говорить при Оле, и Одик отошел от нее. — Не обращай на него внимания: пока не испортит людям настроение, не успокоится, — громко сказал Катран, потом наклонился к Одику и негромко шепнул, едва не касаясь губами уха: — Скажи, ваши хозяева рано ложатся спать?

Одика поразил не столько вопрос, сколько то, что Катран впервые не назвал Георгия Никаноровича Крабом.

— Да не очень, — охотно начал Одик и пустился в подробности быта Георгия Никаноровича. Закончил он так: — И встает чуть не с солнцем, бежит на море для заплыва, потом делает с Виталиком гимнастику в саду и обходит каждый цветок и дерево…

— И каждого индюка? — вставил Катран.

— Наверное! — засмеялся Одик. — Они с Виталиком очень гордятся своими индюками и еще хотят завести знаешь кого?

— Кого?

— Павлинов.

Сказал и чуть пожалел. Вот и он уже целиком поддался их влиянию и поругивает Карпова.

— Ребята! — заорал Катран. — Вы послушайте!.. — И тут же осекся, и это было так внезапно, что у Одика что-то неловко повернулось в душе. Что это с Катраном? Решил умолчать?

Одик хотел уже вернуться к Оле, но Катран взял его под руку и не отпустил. Несколько минут шел молча. Видно, что-то решал.

— Ты не мог бы… — сказал он вдруг. — Ты не мог бы перерезать…

— Что-что? — Одик придвинулся к нему, заранее холодея от чего-то неведомого и страшноватого, что хотел предложить ему Катран.

— Ну, это самое… Тебе ведь это пара пустяков… Живешь там, в самом, можно сказать, логове… И никто не догадается…

— Катран! — крикнул Миша своим прежним отрывистым голосом и подошел к ним. — Ты о чем с ним шепчешься? Все о том?

Катран на какой-то миг смутился:

— Да ничего мы не шепчемся.

— Оставь его в покое. Если я узнаю, что ты подговариваешь его, даю перед всеми ребятами слово: тебе несдобровать.

«О чем это они? — напряженно думал Одик, расставаясь с мальчишками. — Что они такое задумали? Зачем это я понадобился Катрану?»

Одик с Олей ушли в одну сторону, ребята — в другую.

Илька шагал с Катраном.

— Ты чего у него допытывался? — спросил Илька.

— Ничего. Так просто… Дело одно тут задумал, да сорвалось. Во все суется Мишка… Ну что ему надо?

— А ты первый раз это замечаешь? — шепотом, чтоб никто больше не слышал, спросил Илька. — Первый раз, да? Не понимаю, как ты терпишь это.

Катран мрачно молчал.

— Я всегда считал, что у тебя есть характер, — продолжал Илька. — Ты, такой умный и храбрый, перед ним как ягненок!

— Уйди! — рявкнул Катран, так, что даже Толян обернулся.

Несколько минут Илька молчал, потом сказал:

— Напрасно ты, Жора, сердишься… Разве я обидел тебя? Я просто хотел сказать, что другие тебе и в подметки не годятся, а ты должен подчиняться им… Но все это ерунда… Слушай, ты не хочешь слетать на вертолете в Кипарисы? Там, говорят, «Великолепную» еще крутят…

— Кто ж не хочет! — на миг загорелся Катран, но тут же опомнился. — А на какие шиши?

— Не беспокойся. Это для меня не проблема.

— Не знаю, — вяло сказал Катран, и Илька понял, что Жорка, всегда энергичный и напористый, сейчас почти ручной.