— Нет, нет, слишком бедовая эта ваша маленькая протеже! Слишком беспокойная, и положительно нет никакого сладу с нею, и я боюсь ответственности за нее! — заключила свой рассказ взволнованным голосом княжна Надежда Даниловна и, помолчав с минуту, заговорила снова.
— У нас в приюте триста девочек, четыре воспитательницы и столько же нянек… Следовательно, каждому ребенку в отдельности, при всем желании, мы не можем уделять столько времени и забот, сколько нам этого бы хотелось. С вашей же Глашей больше хлопот, чем мы думали. За нею надо иметь для присмотра десять пар глаз, по крайней мере. Помилуйте, спрятаться в печке! Едва не сгореть… Я уже не говорю об этой ужасной неделе её пребывания у нас, когда она доводила нас до отчаяния своими слезами, капризами и криками по ночам. О, слишком большая ответственность, и мы не можем оставить такую заведомо избалованную девочку у себя.
— Но, ведь, не выкинете вы ее на улицу, неправда ли? — со сверкающими главами выпалила Тамара.
Она вся дрожала. Мысль о возможности потерять Глашу еще пылала в взволнованном мозгу молоденькой армяночки и заставляла ее волноваться и трепетать.
Не менее её волновались и её подруги. У Ники Баян розовое до сих пор личико потеряло сразу все свои свежие краски, а из глаз глядело самое неподдельное отчаяние, когда она заговорила, обращаясь к начальнице приюта трепещущим голосом:
— Будьте милосердны, княжна, оставьте у вас нашу бедную Тайночку… Уверяю вас, она исправится, попривыкнет и…
— Нет, нет, и не просите меня об этом, милые дети. Я не в силах исполнить вашей просьбы! — тоном, не допускающим возражений, возразила старая княжна.
— Так на улицу ее выбросить, значит? Да? — уже настойчивее повторила Тамара, и черные брови её сдвинулись над горящими злыми теперь глазами.
Старая княжна Дациани взглянула на девушку.
— О, как хорошо знаком ей был этот восточный горячий темперамент, эта непосредственность и прямота! Она нимало не обиделась на резкость девушки. Рой мыслей закружился в голове старой фрейлины. Она, казалось, искала выхода из создавшегося положения и упорно думала несколько минут.
Вдруг глаза её радостно блеснули.
— Дети, я нашла выход для всех нас в настоящем деле… Нашла место, куда вы можете без опасения и страха поместить вашу приемную дочку и где ей будет хорошо, как в родной семье… — оживленно проговорила княжна и неожиданно обратилась с вопросом к Тамаре.
— Вы из Тифлиса?
— Из Тифлиса, — немного растерянно ответила девушка.
— Значит, вы знаете, вы слышали о Джаваховском гнезде, о приюте для сирот, устроенном одной молоденькой грузинкой, Ниной Бек-Израил. Хотя «гнездо» это находится в Горн, но о нем знают и в самом Тифлисе и в его окрестностях. Вот туда-то вы можете смело поместить вашу девочку. Там немного детей и две чудесные воспитательницы. Я ручаюсь, энергичная и чуткая натура госпожи Израил переделает вашу дочку и сумеет воспитать в ней хорошего ребенка. Ну что, довольны ли вы моей идеей, дети? Отвечайте скорей!
На мгновенье полнейшая тишина водворилась в комнате; слышалось только ровное сонное дыхание Глаши, очевидно, видевшей золотые детские сны. Но вот первая очнулась Тамара. Со свойственной ей необузданностью, она порывисто кинулась к княжне, схватила её руку и прижала ее к своим губам.
— Спасибо вам, спасибо! Хорошее дело, совсем хорошее придумали… Очень хорошее! Я знаю немного Ниву Бек-Израил и её гнездо. Чудесно там будет нашей Тайночке. Завтра я уезжаю в Тифлис и беру ее с собой… Оттуда в Горн. Вот и славно, вот и хорошо все устроилось!
И уже радостным веселым голосом Тамара стала объяснять подругам о далеком «гнезде Джаваха», где кипела совсем особенная, яркая жизнь, где росли и воспитывались юные существа под личным наблюдением Нивы Бек-Израил и её подруги, Людмилы Александровны Влассовской.
И не далее как через час Ника Баян и другие решили отдать туда Глашу.
Так решилась судьба их «институтской дочки».
ЧАСТЬ I
ГЛАВА I
— Ну, что, Аршак, не опоздал? Поспел вовремя?
Глаза молоденького, совсем еще юного всадника, в казачьей офицерской форме, полны тревожного вопроса: загорелое свежее лицо, настоящее типичное лицо дагестанского горца, таит в себе ту же тревогу. Он на всем скаку скидывается с седла и бросает подоспевшему слуге поводья. Его конь взмылен и весь покрыт пеной.