Поповский Марк
Дело академика Вавилова
Марк ПОПОВСКИЙ
ДЕЛО АКАДЕМИКА ВАВИЛОВА
Известный литератор, автор четырнадцати изданных книг Марк Поповский в 1977 году под угрозой ареста вынужден был эмигрировать из СССР. Предлагаемая вниманию читателей книга - правдивое и горькое исследование одной из самых драматических страниц в истории отечественной науки, пережившей наступление лысенковщины на генетику, убийство многих лучших своих представителей, - впервые увидела свет на Западе.
Сегодня, в условиях оздоровления советского общества, не только имя Марка Поповского, но и его книги возвращаются на Родину. Настоящее издание - первое в СССР после многолетнего перерыва.
Для широкого круга читателей.
ОГЛАВЛЕНИЕ
А. Д. Сахаров
О КНИГЕ МАРКА ПОПОВСКОГО "ДЕЛО ВАВИЛОВА"
Пролог
ГОРЯТ ЛИ РУКОПИСИ?
Глава 1. СЧАСТЛИВЕЦ ВАВИЛОВ. 1925-1929
Глава 2. "ПОВОРОТ В ПОЛИТИКУ..."
Глава 3. ШКОЛА РОМАНТИКОВ
Глава 4. САДОВОД МИЧУРИН, АГРОНОМ ЛЫСЕНКО
И РОЖДЕНИЕ "ПРОГРЕССИВНОЙ БИОЛОГИИ"
Глава 5. "СТРАННАЯ ДИСКУССИЯ"
Глава 6. РАЗРУШЕНИЕ "ВАВИЛОНА"
Глава 7. ГОД ТЫСЯЧА ДЕВЯТЬСОТ СОРОКОВОЙ
Глава 8. ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ПРЕСТУПНИК
Глава 9. В ПОИСКАХ СПРАВЕДЛИВОСТИ
Глава 10. КОСТЕР
Глава 11. ЕЩЕ ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА... 1943-1970
Примечания
Именной указатель
А. Д. Сахаров
О КНИГЕ МАРКА ПОПОВСКОГО "ДЕЛО ВАВИЛОВА"
Дело почти сорокалетней давности, одно из сотен тысяч фальсифицированных, бездоказательных дел тех страшных лет - в силу ряда причин представляет большой интерес для современного читателя в СССР и на Западе. Одна из причин - личность и огромные научные заслуги героя книги академика Николая Вавилова. Другая - особое место дела Вавилова в трагедии лысенковщины, этого, вероятно, самого уродливого явления в истории науки нашего времени. Но, быть может, самое главное - типичность дела для глубинных процессов и отношений в советском обществе того времени, где бы ни происходило действие - в научном институте, в застенке следователя, в камере смертников или в тюремной прозекторской. Книга Поповского - суровая, правдивая. Недаром он пишет, что некоторыми своими действиями, будучи субъективно абсолютно честным и беспредельно преданным науке и интересам страны человеком, Вавилов сам в каком-то смысле вырыл ту яму, в которую упал в конце своего жизненного пути. Вместе с тем книга показывает истинное, не искаженное официальной ложью, лакировкой и полуправдой величие Николая Вавилова.
Поповскому удалось совершить журналистский подвиг - настойчивостью, а иногда и хитростью получить из рук бдительных высокопоставленных чиновников (слегка растерявшихся в октябре 1964 года) одно из "хранимых вечно" следственных дел - дело № 1500 академика Вавилова, сохранить свои записи, сделанные в невинных с виду школьных тетрадочках, и донести их до нас. Это, вероятно, единственное дело НКВД такого значения, которое стало открытым. Мы узнаем, как вел свои бесчисленные допросы ретивый следователь Хват, и понимаем, как в то же время десятки тысяч следователей решали ту же самую задачу, оправдывая пословицу "Был бы человек, а дело найдется". Мы читаем копии доносов и секретных "экспертиз", сыгравших роковую роль в деле, и узнаем фамилии доносчиков, узнаем их дальнейшую, вполне благополучную и благопристойную судьбу в обществе, которое пришло на смену сталинскому, унаследовав от него слишком многое.
Я сожалею, что не был знаком с этой книгой, когда Марк Поповский находился еще в СССР. Эти строки - дань моего уважения автору книги.
Андрей Сахаров
Наука должна громко заявить, что она не пойдет в Каноссу. Она не признает над собой главенства какой-то сверхнаучной, вненаучной, а попросту ненаучной философии.
К. А. Тимирязев
Можно умалчивать о тайных делах, но не говорить о том, что всем известно; о вещах, которые повлекли за собой последствия большой государственной важности - непростительно.
Мишель Монтень
ПРОЛОГ
ГОРЯТ ЛИ РУКОПИСИ?
Эта книга писалась в глубокой тайне. Десять лет, с 1964 по 1974 год, я вынужден был напряженно следить за тем, чтобы невзначай не потерять листок из рукописи или не проговориться в частном разговоре о своих литературных замыслах. "Рукописи не горят!" - сказал один из наших самых блестящих современников, но мой собственный, полученный в Советском Союзе опыт был прямо противоположным. Я не мог рисковать тайной, которая мне открылась. Странная это была тайна: мои знакомые в Москве и даже некоторые официальные лица знали, о ком я пишу, но никто не догадывался, что именно я собираюсь рассказать о своем герое. Документы, которые я добыл, никогда прежде не попадали в руки советских писателей. И никто на моей родине не мог бы себе представить, что такие документы вообще могут быть обнародованы.
Первая заочная встреча с будущим героем книги произошла у меня в начале 50-х годов, вскоре после смерти Сталина. По поручению московской газеты я поехал в командировку в один из южнорусских городов. То была рутинная газетная поездка, не предвещавшая никаких неожиданностей. В городе этом жил, правда, высланный туда еще до второй мировой войны старый ученый-генетик, имеющий среди своих коллег весьма высокую научную репутацию. С ним стоило встретиться.
Я позвонил ему, как только освободился, и получил приглашение на чай. Я заранее представлял себе этот длинный чай с многочисленными закусками, за которым провинциальный биолог и его жена, тоже когда-то причастная к науке, будут выспрашивать меня о московских новостях и ворчать на трудности местной жизни. Но все произошло совсем не так, как я предполагал. И говорить в тот вечер пришлось главным образом не мне, а моим хозяевам.
Еще до того, как мы втроем уселись за круглый столик, я обнаружил на стене в столовой очень меня заинтересовавший фотографический портрет. На фотографии изображен был плотный, коренастый, лет сорока мужчина, обладатель, судя по всему, завидного здоровья и неплохого характера. Он улыбался, да так счастливо, так безмятежно, как в наш век улыбаются разве что дети. Я сказал об этом хозяину дома. "Да, - почему-то со вздохом ответил он, - Николай Иванович это умел..." И пояснил, видя мое недоумение: "Перед вами мой учитель, академик Николай Вавилов, великий биолог и путешественник". - "Биолог?" Я был удивлен. Уже лет за десять перед тем начал я писать очерки и статьи о людях советской биологической науки, знал многих знаменитых и незнаменитых ученых, но о Николае Вавилове слышал первый раз. "Может быть, он и не биолог, а физик? - неуверенно заметил я. Одно время президентом Академии наук был физик Вавилов..." Грустные глаза старого ученого стали еще более печальными. "Нет, - ответил он, покачивая большой лысой головой, - нет, это не тот. Физик Сергей Вавилов был младшим братом Николая, моего учителя. А то, что вы его не знаете, - не чудо, с тех пор как его арестовали, никто не рискует произнести вслух его имя".
Седая маленькая дама, хозяйка дома, резко вмешалась в разговор. "Сколько раз я твердила - портрету Николая Ивановича тут не место. Хочешь хранить его - храни у себя в столе. Мало ли у нас было неприятностей? Забыл, сколько раз мы висели на волоске? Удивляюсь, как тебя еще оставили на работе... А все из-за Вавилова. Ты ведь знаешь, сколько врагов у Николая Ивановича и какие это враги!" Свой монолог супруга профессора произнесла почему-то шепотом, тревожно поглядывая на окна и двери. "Мне нечего бояться, - мрачно парировал муж. - Я не украл и не убил. А Вавилова со стены не сниму. Он тут и при Сталине висел..." Супруги замолчали, явно недовольные друг другом. Я, очевидно, затронул старую семейную распрю.
Впрочем, муж и жена не слишком долго дулись друг на друга. Сперва осторожно поглядывая на подругу, а потом все более смелея, старый ученый стал рассказывать про своего дорогого учителя. Да, Николай Иванович арестован. В тюрьме. Где - неизвестно. Кто говорит, что видели его в Сибири, но большинство сотрудников склоняются к тому, что еще в самом начале войны расстреляли его в Москве. "Но за что же? - не унимаюсь я. Что он сделал?" Жена профессора жестко подбирает губы и сердито гремит чайной посудой. Хотя Сталин умер и в обиход наш вошло неодобрительное словосочетание "культ личности Сталина", она не желает, чтобы в ее доме упоминали о тюрьмах и расстрелах. Не ровен час, вернутся старые времена... "Расскажи лучше, какой Вавилов был знаменитый. Ведь его весь мир знал", просит она мужа.