17
Михаил Дмитриевич сидел в конторе один, погруженный в отчет, поступивший с Николаевского железоделательного завода. Он был доволен ходом работ. Захиревший при прежних владельцах Николаевский, с его тогдашними десятью — пятнадцатью тысячами пудов железных товаров, теперь давал более двухсот тысяч пудов. Значит, можно не только себя обеспечить, — прииски, пароходство, винокуренные заводы, — но и в продажу населению широко пустить и вилы, и колесные ободья, и лемехи, и ножи, и посуду чугунную. Это одно. А другое: в Китай везть не только сарпинку, тик, ситец, плис, бязь, люстрин, миткаль, холст мешочный и прочие ткани, но даже изделия из железа, те что Париж на последней выставке одобрил. И вспомнил русский павильон на площади Инвалидов и промышленный — на Марсовом поле, и мостик через Сену к Дворцу искусств. Не зря русской механике грамоту вручили!
Хорошо наладил завод Алексей Шумихин, у него инженерный ум и с людьми умеет…
В такое раннее утро, откинувшись на спинку кресла в пустынной конторе, он любил между разбором очередных дел и подытожить, и рассчитать, и помолчать…
Вчера иркутской почтой Иван Степанович Хаминов, партнер бутинский, прислал своему компаньону номер журнала «Всемирная иллюстрация». Вот он перед ним на столе. Не зря прислан. С предупредительностью, присущей Хаминову. Не раз Бутин слышал от него похвалы: «Талант вы, Михаил Дмитриевич, я бы не рискнул, мне бы не удалось, я люблю наверняка, а вы вона с каким размахом…» И не поймешь у него, где кончается похвала, где начинается хула, где доверие, а где сомнение…
Ну и лихой же вид у него, у Бутина, на фотографии, где он в пышной собольей шапке и гураньем полушубке, с ружьем за плечами. Покоритель, конкистадор! И еще от того такое впечатление, что рядом Афанасий Жигжитов с его гордой индейской осанкой. То верно, что он тунгусского княжеского рода, давний проводник Бутина по падям и сопкам Севера: какие только кручи они не одолевали, да таежные заросли, да каменистые западушки, да зыбкие мари, обходя долины Дарасуна и Нараки… С тех пор уже семь лет минуло, а перемены произошли большие и у Бутина, и по всей округе Нерчинской, и на Шилке, и на Амуре…
Что-то давно не появляется Афоня — ему, а не случаю, обязан Бутин открытием многих золотых разработок. Где-то он скитается сейчас со своими оленьими стадами — на Средней Олекме, на Калакане, а то еще северней! Высокий, жилистый, с вечно улыбающимся скуластым лицом…
Когда же он был в Нерчинске в последний раз?
Еще в старом сухановском доме в окружении всего бутинского семейства они вспоминали ту горячую весну первых поисков, первых походов, — только-только вышло разрешение на частный поиск, — и Афанасий сам к нему пришел: «Собирайся, со мной пойдешь, я тебе покажу, где искать».
У Жигжитова хорошая память на доброе. Он не забыл, как Михаил Бутин заставил ненасытного прожору Кандинского уплатить Афанасию за соболей и колонков не гроши, а то, что положено. Но только ли в этом причина?
Тогда, в сухановском доме, Капитолина Александровна сказала: «Афанасий, мы вам очень благодарны за Михаила Дмитриевича, ему было бы очень трудно в тайге без вас». Он и ответь: «Ничего не трудно. Он тоже из рода Гантимуров, как я, только от русских скрывает, а то у него все заберут». И в тайге ему то же самое: «Ты из наших, только язык и веру забыл, а дух остался». И повел его на вершину Дарасуна и Нараку.
Его бескорыстие и простодушие были равны его мужеству и самоотверженности. Он был естественным, как ветер, трава, таежное озеро, как редкостные сердолики Яблонового хребта, похожие на ягоду бруснику, — столь редкостной и драгоценной была его душа…
Из первого же золота наказал Бутин другу и сподвижнику Ивану Александровичу Юренскому привезти из Иркутска новейшее ружье-двустволку, два охотничьих ножа, дроби, свинца, пороху, кожаную американскую куртку, набор кухонной утвари для юрты, пять пудов муки, три пуда круп, два пуда сахару, рулоны ситца и нанки и всякой другой всячины для жены Афанасия и для пятерых его детей…
Он долго не мог понять, их постоянный спутник по тайге, потомок эвенкийских нищих князей, что все эти припасы и товары — в дар, а не в долг, что Бутин признает себя неоплатным должником Гантимурова на всю жизнь; охотник, по простодушной щедрости своей, все-то везет соболей, горностаев, куниц в счет «платы» за «царский» обоз Юренского. Тот успел уже дважды пополнить жизненные и боевые припасы эвенка, пока внезапная и загадочная смерть в тайге не оборвала эти добрые человеческие связи, соединявшие его с Бутиным и Афанасием.