То ли напиток легонький так старика забрал, глаза из-под неровных седых бровей блестят.
— Америка — страна энергичных, практических людей. К их нравам, обиходу, жизни повседневной присмотритесь — что перенять, а что, Бог с ними, пусть при них остается… А я дождусь вас, дождусь, дождусь…
Смуглые скулы дрогнули, резко очерченные ноздри чуть втянулись, затем раздулись, и Бутин шумно вдохнул воздух.
— Дядя Миша, дождитесь, а то рассержусь!
Зензинов невольно улыбнулся. «Дядя Миша» — это из далекого бутинского детства. «И сейчас нужен я ему».
— Да уж постараюсь, — сказал он вполне спокойно, овладев собой. И помолчав: — Вы ведь знаете, как все дорого мне, что полсотни лет копилось. Тут вся жизнь моя… — Он похуделой рукой обвел горы рукописей на столе и этажерках, ряды книг на полках, ящики с камнями, горшки и банки с кореньями и травками. — Не дайте трудам моим развеяться и сгинуть…
Бутин встал, обнял старика за плечи.
— Слово даю.
— А готовы ли вы к поездке? — переменил старик тему. — Все ли ладно на разработках, заводах с торговыми делами? Ведь надолго уедете…
— Идем ровно, без сбоя… Везде дело налажено, везде знающие, верные люди — управляющие, смотрители, доверенные — все народ надежный, дельный. И при деньгах мы, правда, в большие кредиты вошли… Вот только…
— А мы? Мы с Багашевым? — приосанился Зензинов. — Мы что — не сгодимся? Приглядим, милостивый государь, приглядим!
— Спасибо, Михаил Андреич… Мне было бы очень худо, ежели вы от меня отвернулись…
— Да вы что, сударь мой! Всю жизнь впрямую, а под конец вбок? Извольте объяснить старику, чем вызваны ваши подозрения!
— Михаил Андреич… — голос Бутина чуть дрогнул. — Поймите меня… Вам ведомо, что у наших женщин в дому сплошные хлопоты. Семейство большое, гости ежедневно, деловые приемы, а тут еще и спектакли и музыкальные вечера… Невестка моя — натура деятельная, серьезная, — и это вам известно! — раз общество доверило попечительство — душу вложи, а чтоб нерчинская прогимназия была в наилучшем виде: учителя устроены, дети ухожены, родители довольны! Она своих средств едва ль не половину тратит, да и я не жалею. То чаепитие для господ учителей, то подарок юбиляру-математику, то у добросовестнейшей гимназистки день рождения… У нее свои визитерши: с кем-то рукоделием, с кем-то шитьем поделиться, у той музыкальный талант, прослушать, а то целая толпа милочек — на репетицию… У Татьяны Дмитриевны свои хлопоты, она с Маурицем объявлена, осенью свадьба, может, в этом браке найдет счастие свое. У нее одно на уме: закупки, наряды, обставить свой угол, предстоящая поездка по Европе… А за садом смотрит, сад для нее, что для Маурица музыка, а для меня — наша фирма. Так кому дом-то вести? Вот так и получается…
— А что, милостивый государь, получается? — глухо сказал «даурский пастух», низко опустив тяжелую седую голову. Он уже догадывался, с какой главной новостью пришел к нему любезный сердцу его Бутин Михаил Дмитриевич, Миша, зять его любимый…
— Женюсь я, Михаил Андреич, — виновато сказал Бутин. — И дому нужна хозяйка, и мне семья…
— Кто ж жена будущая? — не подымая головы, спросил Зензинов, и будто прозвучало: «А как же жена прошлая? Разве кто заменит тебе нашу Сонюшку?» Зензинов медленно поднял косматую голову. — Или еще не выбрали?
— Марья Александровна… Должны знать ее…
— Как не знать. Из Шепетковских. Полковничья дочка. Собою девушка видная. Хотя из военных, отца разумею, а не свистунья!
Холодок все же пробежал меж ними. Провеял. Однако любовь к Бутину превозмогла и ревность, и боль, и горечь воспрянувшей памяти… Жизнь есть жизнь. Восемь лет прошло с той грустной поры, и восемь лет Михаил Дмитриевич один…
— Друг мой, — сказал старый Зензинов. — Я вам не помеха. Вот этой чашей помянем Софьюшку… Вот так… А этой восславим жену вашу Марию… Будьте счастливы, Михаил Дмитриевич!
26
Собираясь в Америку, Михаил Дмитриевич совершил объезд своей золотопромышленной и торговой «империи».
На посещение главных приисков, Николаевского железоделательного, двух винокуренных заводов, крупнейших складов и контор ушло более двух месяцев. Он любил эти деловые поездки, они помогали находить слабые места в обширном и разнообразном хозяйстве, выявляли работников как старательных, так и нерадивых, а еще — ощущение воздуха, пространства, запаха земли, деревьев, сопок и встречи с интересными людьми. Его сухощавое, костистое, тренированное тело не боялось дорожных встрясок, дощатых нар, неудобных ночевок, долгих перегонов меж Витимом и Зеей, меж Селенгой и Шилкой.