Переночевав, он на другое утро также неторопливо и добросовестно, словно бы едва дотрагиваясь до Маурица, осмотрел его вторично.
Маврикий Лаврентьевич был в сознании. Он отвечал на вопросы доктора спокойно и внятно. И безмолвно повиновался, когда тот просил поднять руку или согнуть ногу. Лишь черные, детски-выразительные глаза неотрывно следили за лицом доктора и за каждым его движением. Он ни о чем не спрашивал доктора. Он только просил свою жену не оставлять его, быть рядом.
Один только раз, при вторичном осмотре, он вдруг спросил по-немецки:
— Вы любите музыку?
— Да, очень! — ответил доктор тоже по-немецки. — Очень люблю.
Мауриц тихо-удовлетворительно улыбнулся и закрыл глаза.
На третий день Эрфельд после завтрака был приглашен к Бутину наверх. Он не стал говорить недомолвками.
— Можно немного продлить жизнь, — сказал он. — Спасти нельзя.
И он печально-безнадежно повел пухлыми плечами.
Бутин закрыл лицо руками и так просидел несколько минут.
Меж тем отряженные Михаилом Михайловичем Зензиновым уже неслись в Нерчинск московские врачи. Их тоже везде поджидали свежие тройки.
Немец дождался москвичей. Он хорошо знал обоих — и Сергея Петровича Долгополова и Самсона Никаноровича Воскресенского. Это были друзья Боткина и Белоголового.
Они увидели перед собою дышащее жаром изможденное тело, покрытый испариной лоб, впавшие щеки и большие, живые бархатные глаза, полные отчаяния, вины и надежды.
Московские лекари могли лишь повторить то, что сказал их иркутский коллега. При всем их опыте они в силах лишь немного облегчить страдания умирающего.
Перед смертью Мауриц вдруг заговорил по-чешски. Что-то, показалось Татьяне Дмитриевне, несвязное, бредовое, но переполнявшее его: «добри», «миловат», «ласкави», «напослед», «худба», «милуйи» — и в этой несвязности звучало что-то цельное, страшное и дорогое, и она поняла твердым умом своим и пустеющим сердцем, что он благодарит судьбу, музыку и ее.
А в свою последнюю минуту он слабо улыбнулся и уже по-русски отчетливо произнес: «Прощай, Луиза!»
Маврикия Лаврентьевича Маурица похоронили на Нерчинском кладбище, могилу вырыли в том же ряду, где покоились отец Бутина — Дмитрий Леонтьевич, сестра — Евгения Дмитриевна Капараки и первая жена младшего Бутина — Софья Андреевна, Зензиночка.
Позже братья Маурица, приехав издалека, увезли прах бедного музыканта на родину.
Так вторично овдовела Татьяна Дмитриевна Мауриц. Она пережила мужа почти на пятьдесят лет. Так Бутин лишился еще одного своего дитяти, которого нежно любил и который платил ему преданностью и всей нерасчетливой щедростью своего таланта. Так Нерчинск потерял усыновленного им чешского музыканта, нашедшего в Сибири родину, друзей, жену, короткое счастье и преждевременную смерть.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
В 1879 году большой повальный пожар уничтожил три четверти Иркутска с его деревянной застройкой. Город начали отстраивать заново. Ущерб, не столь существенный, но и не малый, был причинен и бутинскому имуществу. Пламя пожгло деревянные здания, но не взяло толстые стены кирпичных складов. Незадолго до огненной беды Бутин привез своим служащим в Иркутске противопожарные помпы, а Иринарх, по велению брата, завел при строениях огромные бочки, где на двенадцать ведер, а где и сороковые, полные воды. Однако ж контора, многие сараи и амбары сгорели. Сотни тыщ ухнули, пеплом развеялись. Два года подряд — 1881-й и 1882-й — были по всему Забайкалью неурожайными. Пострадали от засухи главные земледельческие угодья края — селенгинские, чикойские, шилкинские и аргунские пашни. Во многих селах народ сидел голодный, и основной пищей были тошнотки. Пекли тошнотки из перемолотого корья и измельченной травы, из стеблей-будылей, сдобренных убогой горсткой муки. Горькую кашицу из тех же трав называли будой.
Голод обрушился на прииски, жившие завозом. Магазины с запасами быстро опустели. С Дарасунских приисков Бутиных, не дождавшись муки и крупы, ушли двести рабочих с семьями.
Меж тем в последние именно годы Бутины затратили на оснащение золоторазработок большие средства. Были внедрены новые технические приспособления почти на всех приисках, а их насчитывалось уже до сотни! На предприятиях, на россыпях, появились, оживив тайгу и поселки, веселые локомобили-тарахтелки, привились усовершенствованные и увеличенные Коузовым в мощностях драги, вошли в обиход взрывные работы на твердых грунтах, и следовало вот-вот ожидать возрастающей отдачи затраченных многих тысяч рублей новыми сотнями пудов драгоценного металла.